Страшные сводки Чрезвычайной следственной комиссии, призванные подогревать праведный гнев в сердцах подданных, наряду с этим не могли не отбивать желания отправляться на войну у определенной части населения, особенно подлежащей призыву. И в начале Первой мировой, и год спустя в России местами практиковался прагматичный, но оригинальный способ сублимации страха перед войной: работа в копях и цехах без сна и отдыха, до кровавых мозолей на ладонях, «с остервенением» и — с равнодушием к печатному слову[397]. Те же, кого было бы не застать на заводах и в забоях, иначе справлялись с собственной тревогой или стремились оседлать панику других. «По мере безыдейности и малоспособности духовенства все большую силу захватывают гадальщики, цыганки и ворожеи, буквально заполонившие Москву… Сектанты московские немного смутились московской бедой, теперь устраивают экзальтированные сборища, призывают друг друга каяться (безгрешные-то!) и ждут второго пришествия. В собраниях у них нечто кошмарное», — извещали из Москвы 8 (21) августа 1914 года архиепископа Харьковского Антония (Храповицкого)[398]. Церковь, разумеется, призывала не попадаться в сектантские тенета и рвать их и в тылу, и на фронте. Военное духовенство вновь и вновь сообщало, что на передовой ни сектантов, ни прозелитов практически нет — максимум в госпиталях в ближнем тылу, если же какие-либо «проповеди» и звучат в войсках, то они являются скорее политическими, нежели религиозными… Однако протопресвитер Г. И. Шавельский оставался глух к этим доводам. Он был убежден, что именно сектанты настраивают действующую армию против продолжения войны. На исходе 1916 года Синод направил в запасные воинские части миссионеров и мирских ораторов, в рясах и военной форме — для агитации и «отпора сектантским лжеучениям». «Главной проблемой проповеди на фронте были, однако, не успехи или недостатки пропаганды военного духовенства, а нехватка религиозного чувства у солдат, которым эта боевая православная философия была “позаоблака”, как выразился в письме один солдат, — пишет исследователь А. Б. Асташов. — Военное духовенство не смогло долгое время поддерживать высокий морально-боевой дух войск, успешно бороться с массовым дезертирством и революционными настроениями среди солдат»[399].
Впрочем, к тому моменту и сама Русская Православная Церковь вступила в полосу кризиса, из которой не выйдет при существовавшей власти. Кризис этот складывался из проблем на всех уровнях. Поданная депутатами Государственной Думы новому обер-прокурору Синода А. Д. Самарину 4 (17) августа 1915 года «Записка» обличала засилье монашества в Церкви, призывая реформировать ее: ограничить права епархиального руководства и его влияние на приходы, положение белого духовенства же — напротив, улучшить и усилить. Будучи опубликован, этот документ вызвал немалый резонанс. О приходской реформе говорилось все громче и отчетливее, но весной 1916 года она оказалась отложена на неопределенный срок — в том числе за несвоевременностью. Военное время сказывалось и на государственном ассигновании Церкви, каковое сокращалось, как и поступления из приходов, — ведь миряне в подавляющем большинстве своем тоже не богатели. Объем не терпящих отлагательства дел же только прирастал: чего стоили тысячи одних лишь заявлений о разводе, неизбежного следствия разрывающей семейные узы войны. Пренебрегать собственными принципами по столь острому вопросу Церковь не желала, но невиданному прежде объему административной работы утвержденные еще в 1869 году нормы ассигнования попросту не соответствовали. «Война не создавала ни одной из этих проблем, но сильно обостряла и политизировала их. Все это создавало фон революционных событий в самой церкви в 1917 г.», — подытоживает исследователь[400]. Поэтому нет причин удивляться словам «все свершается по Воле Божией» в послании пастве епископа Калужского и Боровского Феофана от 6 (19) марта 1917-го, его приветственной телеграмме председателю Государственной Думы Родзянко и устроенному калужским духовенством 12 (25) марта праздничному «Дню Свободы»[401]. Кстати, эта приветственная телеграмма была только одной из множества аналогичных, отправленных тому же Родзянко, Керенскому, председателю Совета министров князю Г. Е. Львову и обер-прокурору Святейшего Синода епархиальными съездами духовенства и мирян Астраханской, Бессарабской, Владикавказской, Вологодской, Воронежской, Гродненской, Грузинской, Гурийско-Мингрельской, Донской, Екатеринославской, Забайкальской, Киевской, Костромской, Курской, Могилевской, Московской, Нижегородской, Новгородской, Олонецкой, Омской, Оренбургской, Подольской, Полоцкой, Полтавской, Псковской, Рязанской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Смоленской, Ставропольской, Тверской, Томской, Тульской, Харьковской, Ярославской епархий[402]…
397
399
400
401
402
См.: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. (Материалы и архивные документы по истории Русской православной церкви) / сост., автор предисловия и комментариев М. А. Бабкин. М., 2006. С. 263–285.