Например, некий мсье Филипп, француз, ставший придворным оракулом, — этот лжеврач, не имевший никакого образования, однако занимавшийся лечебной практикой и неоднократно судимый за это, постоянно занимался мистическими сеансами с царственными супругами. Он «вызывал» Николаю II духов (главным образом — тень его отца, Александра III), якобы диктовавших самодержцу приказания относительно управления страной[406]. Впервые встретившись с Филиппом 26 марта (8 апреля) 1901 года, император и императрица с 9 (22) июля по 21 июля (3 августа) виделись с ним ежедневно, а то и несколько раз в день. К осени того же года Николай II выхлопотал Филиппу диплом на звание лекаря из Военно-медицинской академии. В дальнейшем его «святому» месту не дадут пустовать маг Папюс, юродивый (или, вернее, юродствующий) Митя Козельский, Паша-прозорливая, Матрена-босоножка…[407]
Джамсаран (П. А.) Бадмаев, будучи всего-навсего придворным лекарем-гомеопатом, включал в орбиту своей деятельности такие ключевые отрасли хозяйствования и инфраструктуры, как строительство железных дорог. Еще в начале 1893 года, в пору службы на незначительной должности в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел при Александре III, Бадмаев предложил царю ошеломительную идею. Прокладывание железнодорожной ветки по территории Китая, разжигание там мятежа против династии Цинов и — присоединение значительной части Поднебесной к России: почему бы, собственно, и нет? С подачи министра финансов Витте император поддержал прожект Бадмаева и ссудил ему 2 миллиона рублей. Еще столько же по прошествии нескольких лет знаток целебной флоры не получит, первую ссуду растратит и замысел его останется несбывшимся. В разгар Первой мировой Бадмаев станет обдумывать ведение партизанской войны на территории империи после якобы неизбежной оккупации ее неприятелем вплоть до уральских гор[408]. В 1916 году он в концессии с генерал-лейтенантом П. Г. Курловым и Г. А. Манташевым составит «Проект постройки железной дороги до границы Монголии и в ее пределах»[409], хотя годом ранее транспортный кризис на западных рубежах империи поставил под угрозу разгрома немалую часть действующей армии. Это не все, к персоне Бадмаева я еще вернусь.
И, конечно же, Г. Е. Распутин — как обойтись без него в этом разговоре? Литература об этой исторической личности весьма обильна. Оценки Распутина потомками колеблются от обвинения во всех смертных грехах до приправленной мистицизмом апологетики. Выводы историков на сей счет находятся приблизительно посередине этих крайностей, как оно и должно быть. Биографическое мини-исследование персоны Распутина вряд ли вписалось бы в контекст этой главы, однако кое-что отметить все же необходимо.
Прежде всего покровительство Распутину со стороны императорской четы, и главным образом — Александры Федоровны, не подлежит сомнению. Будучи в принципе экзальтированной женщиной, царица в 1904 году испытала жестокий удар судьбы: долгожданное рождение сына, унаследовавшего от прабабушки опасный недуг — гемофилию. Наверняка и это, помимо прочего, побуждало императрицу искать поддержки и утешения в том числе в «святом старце».
Далее — касаемо облико морале Распутина: процесс восхождения тобольского крестьянина на общественно-политический небосклон в России показывает, что Распутин был уже несколько лет как приближен ко двору, когда о нем впервое заговорила пресса. Сперва сибирские газеты упоминали о благотворительных пожертвованиях «старца» церквям. Затем, на исходе 1909 года, «Царицынский вестник» либерального толка обратил внимание на тяжелый золотой крест, с которым расхаживал Распутин, и на слухи о его целительском даре. Прошел буквально месяц, и газета «Русское слово» со ссылкой на репортера в Царицыне выпустила статью о новой звезде — неотесанном и косноязычном мужичке, вдобавок брякнувшем: «Скоро доберемся мы до этой “тилигенции”…». Следом интервьюера заинтересовала непременная деталь внешнего вида Распутина: «Крест большой, около 3½ дюймов длины.
— Это мой дорогой подарок, — заметил “блаженный”. <…> В дальнейшем разговоре старец часто упоминал о своих папаше и мамаше, которые все могут сделать»[410].
На этом разговор был закончен, а неизвестный журналист перешел к теме, обеспечившей Распутину львиную долю грязной посмертной славы. «Я расспрашивал некоторых случайных посетительниц “блаженного старца” Григория, беседовавших с ним наедине. Жалуются. Говорят, что старец имеет привычку гладить своих собеседниц, обнимать их за талию, пробовать мускулы. При этом он неизменно повторяет:
406
408
410
Блаженный старец Григорий (От нашего царицынского корреспондента) // Русское слово. 1910. 8 января.