Николаю II еще до введения «сухого закона» припоминали в народе винную монополию — строго говоря, ровесницу его царствования. «Виноторговец», «кабатчик», «пробочник» — так императора честили недовольные крестьяне. Вдвойне непопулярным стало решение о «сухом законе», а начало и течение войны — и того более. «Если бы наш ГОСУДАРЬ был умный, то резал бы их, а не брал в плен, потому что их кормить нужно. Мы сами не имеем, чего есть. Дурак ГОСУДАРЬ, что берет их в плен и кормит», — злопыхал в декабре 1914 года один хлебороб в деревушке на Волыни. «Плох германец на нашего ГОСУДАРЯ, надо бы нашему ГОСУДАРЮ стрелять в рот, чтобы пуля вышла в жопу. Он только клубы да театры устраивает», — ярился другой в Вятской губернии[428]. Не обходилось без сальных сплетен. Мужицкий ум всему находил простейшее объяснение: царь наградил сестер милосердия георгиевскими медалями? Значит, спал с ними, да и награды следовало бы прицепить им на другие места. Царь посетил музей, в котором, люди зря не скажут, на стенах висят «голые бабы»? Ясно, зачем посетил: «…Ходит он царь в свой музей, там женщин ставят на кресла и сзади их употребляют, а когда таких женщин не находится, тогда мать государя тоже приходит туда и ее употребляют сзади желающие». Чаще всего Николая II обзывали дураком, а в тверской глубинке весной 1915-го ходили слухи о том, что-де царь ненастоящий и его уже четыре года заменяет двойник[429]. Государю ставили в вину все или почти все, особенно после того как он стал Верховным главнокомандующим: от мнимого окружения из евреев и немцев до нехватки снарядов на фронте, от сдачи крепостей на западном порубежье империи до назначений «изменников» Мясоедова и Сухомлинова на ответственные посты.
Великий князь Николай Николаевич, напротив, пользовался большой популярностью и в действующей армии, и в мирном тылу. При этом его репутация опытного военачальника, пекущегося о благе всей России и последнего ее солдата, лишь укреплялась, невзирая на любые неудачи на фронте. Солдат на позициях сообщал в письме в феврале 1915 года: «Ты не удивляйся, что все так хорошо устроено. Это все Великий Князь, который стал у нас вторым Суворовым. Мы Ему верим и свою жизнь вручаем, смело в Его руки…». Некий житель Петрограда писал в январе 1915-го в частном письме: «Имея такого талантливого, серьезного и строгого Главнокомандующего и таких доблестных помощников как Иванов, Рузский, Брусилов, Радко Дмитриев, Лечицкий и т. д., — мы не можем не победить»[430]. Мало того, в обществе набирали вес мнения о главнокомандующем как о подходящей кандидатуре на роль «хорошего царя». Описывая настроения участников антинемецкого погрома в Москве в мае 1915 года, французский посол Морис Палеолог отметил в дневнике: «На знаменитой Красной площади <…> толпа бранила царских особ, требуя отречения императора, передачи престола великому князю Николаю Николаевичу…»[431]. По свидетельству же протопресвитера Г. И. Шавельского, в придворных кругах в это время многозначительно говорили даже о ходившем по рукам портрете великого князя с надписью «Николай III»[432]. Эта тенденция все более беспокоила императрицу, ее раздражало участие великого князя в заседаниях Совета министров. «Создается впечатление, что всем управляет Н[иколай Николаевич], ему принадлежит право выбора, и он осуществляет необходимые изменения. Такое положение вещей приводит меня в крайнее негодование», — писала царица супругу[433]. Негодования же со стороны подданных после отстранения дяди от кормила власти в Ставке сполна отведал не кто иной, как император.
Александра Федоровна со старшими дочерями, окончив медицинские курсы, ассистировали во время хирургических операций и ухаживали за ранеными солдатами. Порой хирургу приходилось оперировать сидя, поскольку царице было сложно подолгу стоять. Ее здоровье было неважным задолго до войны, а с началом оной только ухудшалось. Радикулит, боли в руках, подагра, воспаление почек, предрасположенность к ревматизму и ишемической болезни сердца — таков неполный список недугов Александры Федоровны.
428
429
430
432