Касаемо же передовой — пожалуй, лучше всех причины всплеска суеверий и слухов объяснил Марк Блок, выдающийся французский историк и ветеран Первой мировой. С одной стороны, ужасы войны притупляли критическое мышление и убавляли скепсис. Обстрел русскими Берлина, признавался Блок, был чересчур соблазнительным образом, чтобы отвергать его[455]. С другой — раздолье для сплетен на всех без исключения фронтах создала призванная бороться с ними цензура. Выхолостив прессу, она тем самым не только внушила людям в окопах, что правдой может быть все, кроме дозволенного к публикации. Цензура еще и возродила устную традицию, «мать легенд и мифов», древнейший «солдатский телеграф», который в условиях нехватки печатного слова и недоверия к официозу работал бесперебойно. Это справедливо и в отношении ходивших по траншеям из рук в руки прокламаций, призывавших солдат к сдаче в плен, неповиновению начальству и т. д. Миграция «уток» между фронтом и тылом наблюдалась и на Западном фронте, подчас заметно влияя на общественное мнение. Например, К. И. Чуковский писал об этом С. О. Грузенбергу 28 января (10 февраля) 1915 года: «В начале октября в английскую прессу проникло известие (кажется, ложное), будто Гауптман в своем ответе Ромэну Роллану утверждал, что каждый нем[ецкий] солдат хранит в своем ранце вместе с Библией сочинения Ницше. Все газеты вскипели, и имя Ницше стало в Англии таким же синонимом всего злобного, темного, черного — как и имя Вильгельма».
«Вильгельм II — чернокнижник». Лубок периода Первой мировой войны
В России суеверия и сплетни тоже получили вполне осязаемое политическое выражение. В них образы царствующих особ и их чаяния искажались вплоть до карикатурных, теряя сакральный статус. Увы, нельзя сказать, что государь с государыней сами не поспособствовали этому. Но верно и то, что поверья и молва в отношении власти не сошли на нет после падения самодержавия. Его призрак воплотился, например, в «черных автомобилях», начиная со 2 (15) марта якобы разъезжавших по Петрограду и обстреливавших то ли милицию, то ли зевак. Слух об этих устрашающих авто был подхвачен прессой, а вскоре следы их шин обнаружили в Москве. Машины без фар и номеров, разрывающие ночную тишь ревом моторов, скрипом тормозов и, как без них, выстрелами… Сегодня это звучит и выглядит в лучшем случае как идея для низкопробного триллера, а в худшем — как деталь криминальной хроники. Ну а тогда «в слухах о “черных автомобилях”… сплелись несколько дискурсов: оппозиционно-политический, представлявший Россию пассажиркой “взбесившегося шофера”, криминальный, связанный с рассказами о банде “Черного Билля”, революционный, настоянный на слухах о протопоповских пулеметах и исчезнувших десяти автомобилях, эсхатологический, основанный на представлениях об автомобиле как изобретении дьявола. Динамика образа “черного авто” в 1917 году от роскошного кабриолета до грузовика отразила развитие обывательских страхов перед насилием»[456].
Наступившая вслед за 1917 годом советская эпоха ознаменовала собой борьбу с религией за сердца и умы народа и бичевание мистики любого сорта. Высмеивание пережитков недавнего прошлого, в том числе мировоззренческих, было непременным инструментом в этой борьбе. «Рассказывали, что церковные колокола звонили сами собой, уверяли, что небесный огонь взрывает заложенные неприятелем фугасы, так что на воздух взрывается свыше двух баталионов германцев, передавали, что при помощи Николая Чудотворца удалось накрошить горы вражеских тел, и т. д., и т. п.», — ерничал над суевериями Великой войны в одной из своих брошюр антирелигиозный пропагандист Б. П. Кандидов[457]. Однако в том же самом конце 1920-х годов в ряде регионов СССР распространялись «письма Богородицы». В Нижегородской области один крестьянин не сделал 9 копий «священного текста», как было предписано, в его семье захворал ребенок, и переполох охватил всю деревню как пожар. В 1937 году в Саратовской области весьма расхожей стала «Легенда о мешке с хлебом, луже крови и таинственном старике»: в ней вместо мешка ржаного зерна колхозникам доставалось полное ведро крови — верные знаки голода и скорого кровопролития. НКВД наряду с этими легендами отмечал и видения пламенеющих столбов на горизонте[458]. Звучит весьма схоже с увиденным юнкером Мартышевским и домочадцами на исходе 1913 года, не так ли?
455
456
458