Великий князь Андрей Владимирович отметил в дневнике: «6 августа. Сегодня прилетели из Новогеоргиевска 4 летчика. Всего вылетело 9, об остальных сведений пока еще нет. Летчики привезли штандарт и Георгиевские кресты. Они сообщили, что неприятеля положили очень большое количество и крепость дорого стоит им. По радио комендант сообщил, что надежды удержать крепость уже нет… Гарнизоны фортов 15-го и 16-го погибли»[500]. По свидетельству генерала Данилова, ставшего очевидцем посадки, авиаторы вновь были обстреляны русскими артиллеристами из импровизированных зенитных орудий[501], однако в рапорте штабс-ротмистра Свистунова не содержится упоминаний об этом[502].
Русские авиаторы в масках, оберегающих кожу лица от обморожения
Летчику 1-го корпусного авиаотряда сотнику Звереву не посчастливилось побывать под русским обстрелом дважды. 4 (17) октября 1915 года они вместе с наблюдателем Троицким совершали вылет по заданию штаба 2-й армии и оказались обстреляны у деревни Слобода, причем по аэроплану было выпущено около 70 снарядов. 5 (18) января 1916 года во время разведки тот же Зверев вновь попал под огонь своей батареи над Залесьем[503].
Весной того же года в одной из русских армий были обстреляны еще два самолета, идущих на снижение. Пехота не прекратила огня по ним из винтовок и пулеметов даже после посадки. Такое повторялось и осенью, по аэропланам палила артиллерия, невзирая на подаваемые отчаявшимися летчиками сигналы: те выбрасывали в воздух белые платки и листы бумаги[504]. Впрочем, их с земли вполне могли принять за неприятельские прокламации. 16 (29) августа 1916 года от русской артиллерии досталось и авиаторам-союзникам: «В Рожище прилетели два летчика-француза с Вуазенами, когда они полетели у нас в тылу, их наша артиллерия обстреляла, жаловались в штаб армии»[505].
И конечно, революционный 1917 год не стал исключением. Весной прапорщик А. М. Черемухин попал в сферу «дружественного огня», о чем иронично рапортовал: «Наша батарея обстреляла нас не очень удачно, несмотря на то, что самолет был на высоте 1900 м[етров]»[506]. На Румынском фронте в июле 1917-го батарейный наблюдатель засек немецкий разведывательный аэроплан LVG С.ІІ. Машину выручило отсутствие каких-либо опознавательных знаков на крыльях, в ином случае по ней сразу же был бы открыт огонь: орудия четырежды заряжались для производства залпа, а расчеты ожидали уточнения принадлежности самолета. В конце концов «Шнейдер» спланировал с выключенным двигателем к русскому аэродрому, тоже требовавшему обстрелять непрошеного гостя. Авиатору за штурвалом трофея еще повезло, ведь в декабре 1916-го там же, близ Белграда, французский летчик шесть раз «выходил из тучи и шесть раз его загоняли обратно, щупая его несколькими отдельными бризантными гранатами и во время его нахождения в туче»[507].
Но даже этот случай можно было списать на случайность. 9 (22) июля же случилось беспримерное по гнусности преступление: аэроплан был сбит огнем русской пехоты намеренно, а члены экипажа после крушения ограблены. Авиатор 34-го корпусного авиаотряда прапорщик М. И. Павленко вместе с наблюдателем поручиком Бокием совершали разведку на биплане Farman F.40 в небе над Гродненской губернией. Будучи обстреляны, они снизились до 10–15 метров и готовились к приземлению, но мешала посадка деревьев впереди. Павленко собрался перелететь их. И в этот момент по машине был дан залп с земли. Точно не известно, произвели его солдаты 274-го пехотного Изюмского или 275-го пехотного Лебединского полка, следуя с позиций. «Фарман» врезался в верхушки деревьев, перевернулся и упал. Павленко был смертельно ранен пулей в сердце и погребен под раскуроченным корпусом машины. Бокия выбросило из гондолы, он еще дышал, но недолго: его травмы оказались несовместимы с жизнью. Убийцы украли у летчика порядка 400 рублей, часы и даже золотой нательный крест, наблюдатель лишился сотни рублей, и оба — касок. Стащить с авиаторов сапоги и летные куртки мародерам помешал прибывший к месту происшествия караул[508].
501
506
507
508