11 (24) августа летчик 22-го корпусного авиаотряда корнет Беликов атаковал немецкий аэростат, пошел на снижение и был обстрелян артиллерией по обе стороны фронта. Он поспешил продемонстрировать русским войскам свои опознавательные знаки, заложив два круга над позициями… Тщетно: «У местечка Ранцели разрывы немецких бризантных снарядов прекратились, но свой артиллерийский и пулеметный огонь продолжался вплоть до посадки моей на кладбище у м[естечка] Виверы». К Беликову, по его словам, бежали «тысячные толпы», грозившие авиатору расправой. Комендант 16-й Сибирской стрелковой дивизии спас ему жизнь, доставив в штаб[509].
Перечисленные примеры свидетельствуют о правоте суждения авиатора-ветерана Первой мировой войны А. В. Шиукова: «С первых же дней Первой мировой империалистической войны злейшим врагом авиации сделалась артиллерия. Стоило только какому-нибудь — нашему ли, неприятельскому ли — самолету появиться в небе, его со всех сторон начинали обстреливать из пушек, пулеметов и винтовок»[510]. А вот Ткачев, писавший: «У нашей авиации в то время имелось два серьезных врага: первый — слабость моторов…, второй — ружейный огонь с земли, и не только неприятельской пехоты, но очень часто (поначалу) и своей собственной»[511] — скорее недооценивал второго врага, причем не только поначалу, но и в течение всей войны.
Русский авиатор прапорщик И. М. Махлапуу у сбитого им неприятельского биплана. 20 июля (2 августа) 1917 года смерть настигла в небе и его…
Причиной тому стало сочетание нескольких негативных факторов. Прежде всего войска не были должным образом информированы и психологически готовы к появлению в небе над позициями невиданных прежде аппаратов, подспудно ассоциировавшихся с угрозой. Понятно, что и свои, и вражеские аэропланы казались фронтовикам одинаковыми. Командование же не смогло предложить внятного решения этой проблемы, если она в тех условиях вообще была решаема. Тем временем энтузиасты-изобретатели трудились над идеями единоборства с неприятельской авиацией и применения собственной.
«Божья рука…» и другие прожекты
Уже в 1914 году пионеры воздушной войны разрабатывали новые способы и средства борьбы с воздушными машинами противника. Известно, что штабс-капитан П. Н. Нестеров монтировал к задней части фюзеляжа нож для разрезания оболочки дирижаблей, а также планировал оснастить хвост аэроплана длинным тросом с грузом для повреждения винта вражеского летательного аппарата[512]. После его гибели поиски в этом направлении не остановились. Военный изобретатель гвардии полковник Н. А. Гулькевич в буквальном смысле открыл 1915 год, 1 (14) января изложив «Проэкт уничтожения “Цеппелинов”»: металлический трос, протянутый между двумя аэропланами, по замыслу автора окружающими в воздухе движущийся дирижабль. «Главное назначение этого канатика будет заключаться в том, что на нем будет быстро скользить пущенная с какого либо из аэропланов мина или же даже сразу с двух»[513], — писал Гулькевич. К сожалению, суждения специалистов Технического комитета об этом предложении остались неизвестны и оно не было воплощено в жизнь.
Эскиз «Проэкта уничтожения “Цеппелинов”» полковника Н. А. Гулькевича, 1915 год
Помимо вооружения аэропланов умы изобретателей занимало улучшение их конструкции. Петроградец А. Васильев в заявлении в ГВТУ предлагал заменить шасси бомбардировщиков «Илья Муромец» на «безконечную ленту, по которой катятся колеса; лента приводится в движение соответственно перемещению», то есть гусеничный ход[514]. Правда, поводом для скепсиса членов Технического комитета стала препятствующая подъему самолета в воздух скорость разгона.
31 мая (13 июня) 1915 года дежурный генерал при Ставке генерал-лейтенант П. К. Кондзеровский направил начальнику ГВТУ письмо, рассуждая об «уничтожении созревающего в Германии и Австрии урожая. Для этой цели представляется крайне необходимым возможно более широкое заготовление зажигательных снарядов разного веса. Снаряды эти должны служить для сбрасывания с аэропланов и дирижаблей»[515]. Разработка этих снарядов велась на весьма высоком уровне. Великий князь Александр Михайлович лично адресовал просьбы заняться ею ведущим ученым и лабораториям империи, в том числе профессору Н. Е. Жуковскому. Чуть более недели спустя последний сообщил о начале испытаний в Императорском Московском техническом училище и ходатайствовал о прикомандировании для участия в них своего ученика прапорщика Б. Н. Юрьева — будущего основоположника отечественного вертолетостроения. Устройство изобретения отличалось простотой: «Зажигательный снаряд с пиротехническим воспламенителем, предназначающийся главным образом для выжигания хлебных полей, состоит из стеклянной или жестяной бутыли емкостью от ⅟₂₀ до ⅟₄₀ ведра. В эти бутыли заложена пакля, пропитанная составом из двух частей мазута и одной части керосина. Перед употреблением снаряда бутылка должна быть долита доверху бензином и плотно закупорена. Сбоку бутылки привязывается воспламенитель»[516]. К концу июня испытания были успешно завершены. Жуковский в телеграмме просил Александра Михайловича доверить апробацию снарядов на больших высотах свежеиспеченному военному летчику С. В. Гулевичу с предоставлением ему аэроплана «Ньюпор». Авиатор выполнил возложенную на него задачу. 13 (26) августа ему было суждено погибнуть на Ходынском аэродроме: аэроплан Гулевича вошел в «штопор» и разбился о земную поверхность. Версии причин произошедшей трагедии разнятся до сих пор, от невыхода из «штопора» до отказа ножной педали управления креном и перекашивания крыльев[517].
512
П. Н. Нестеров — основоположник авиационной практики (Публ. Л. Н. Кривошеина) // Исторический архив. 1951. № 6. С. 46.
513
РГВИА. Ф. 970. Оп. 3. Д. 1963. Л. 166. Благодарю сотрудника РГВИА М. С. Нешкина за указание на этот источник.