Уже в 1920-е годы исследователь С. Н. Покровский рассуждал: «Трудности стрельбы по воздушным целям вызывают малый % попадания<…> По несомненно преувеличенным данным, в 1918 г. один сбитый самолет приходился на 6000 выстрелов»[554]. Ему из Италии вторил военный теоретик генерал Джулио Дуэ, считавший единственным результатом применения зенитной артиллерии лишь бесполезную трату времени и сил[555]. Пожалуй, статистика одних лишь обстрелов русскими пехотными частями и артиллерией собственных аэропланов в годы Первой мировой могла бы скорректировать вышеуказанные цифры. Но одновременно с этим и утверждение маститого Дуэ было опровергнуто самой историей. Дальнейшее развитие средств противовоздушной обороны в Русской армии показывает качественный рост их боеспособности. В частности, с декабря 1915 года для получения практических навыков зенитные батареи ежемесячно выезжали на фронт, где принимали участие в стрельбе по воздушным целям[556]. Так, ценой в том числе жестоких ошибок, выковывалась слава отечественных сил ПВО.
Следует также сказать, что инциденты с открытием «дружественного огня» происходили и во время Великой Отечественной войны. Например, 1 октября 1941 года трагедией обернулось наступление 163-го стрелкового полка 11-й стрелковой дивизии — на сей раз авиация вела огонь по наземным целям. «В результате отсутствия взаимодействия с поддерживающими артиллерийскими частями, морская артиллерия обстреляла боевой порядок 163 СП, 11 СД. <…> Передний край 163 СП к началу наступления не был обеспечен опознавательными полотнищами для авиации. В результате этого полк неоднократно подвергался пулеметному обстрелу со стороны нашей авиации», — совершенно секретно сообщал Военному совету 8-й армии начальник Особого отдела НКВД армии полковник Фролов[557].
Предложения изобретателей той поры на первый взгляд могут показаться забавными. Но, например, идее петроградца Васильева было суждено воплотиться в проектах советского инженера Н. А. Чечубалина, в 1937 году оснастившего многоцелевой биплан У-2 гусеничным шасси. Его испытания прошли успешно, однако внедрению гусениц помешали их сравнительная техническая сложность и массивность. Десять лет спустя на тот же самолет, переименованный в По-2 после смерти его создателя Н. Н. Поликарпова в 1944-м, установили гусеничное шасси С. А. Мостового, также не нашедшее применения по вышеуказанным причинам[558].
Так же и с Берманом — да, слог его посланий самобытен, а замысел абсурден. Однако не следует забывать, что на пути к постиндустриальной эпохе человечество сопровождали страхи перед газовыми атаками, подмеченные, например, Гербертом Уэллсом[559], боязнь ядерного пожарища в пору «холодной войны», беспомощность перед аварией на Чернобыльской АЭС. Угроза эпидемии лихорадки Эбола вызвала панику в обществе в наши дни. Аналогичным образом подобные замыслу Бермана материалы представляют собой срез мировоззрения подданных Российской империи в тяжелейшую военную пору. В то время как интеллигенция Серебряного века продолжала своим творчеством русскую апокалиптическую традицию, а крестьяне были охвачены ощущением «конца света», находились обыватели, призывавшие сотворить его и взять на вооружение — ни больше, ни меньше.
Действительные разработки прототипов климатического оружия начались в конце 1940-х годов. Известно, что во время войны во Вьетнаме армия США распыляла во вражеском небе иодид серебра, усиливающий и без того сильные в сезон дождей осадки. Вследствие этого затоплялись вьетнамские посевы и размывались дороги. В СССР с начала 1960-х на службе сельского хозяйства состояли противоградовые ракеты «Алазань». Они же стали первым тяжелым вооружением, примененным в ходе конфликта в Нагорном Карабахе в 1992 году. Выдумки Бермана на поверку оказываются актуальнее и острее, чем могло бы показаться на первый взгляд.
…История авиации в годы Первой мировой неисчерпаема, как и история войны в целом. Она до сих пор заключает в себе больше загадок, нежели ответов. Одну из них мне во время работы над книгой загадал найденный в архиве документ: «22 марта 1915 г[ода]. 21-й корпусной [авиаотряд] — капитан Коновалов, наблюдатель вольноопределяющийся Форостовский. Сброшено две пудовых бомбы с удушливыми газами в лес севернее д[еревни] Железники. Обе бомбы разорвались. Вблизи позиций противника передвижений не обнаружено»[560]. Казалось бы, что же тут необычного? Ничего, не считая того, что весной 1915 года Россия еще не применяла и не производила «удушливых газов». Химическое оружие массово дебютировало в Великую войну, как и авиация, и по праву считается одним из самых страшных ее символов. Не поговорить о нем отдельно попросту нельзя.
554
555
556
559
«…Все со страхом чувствовали, что фугасные и зажигательные бомбы — лишь предвестники грозных газовых атак. “Каждому — противогаз!” — требовали лондонские газеты, и повсюду усиленно обсуждались возможности применения и использования “антигазов”». Цит. по: