Становление Зданевича начинается с безоговорочного восприятия лозунгов Маринетти, его терминологии, его стремления к эпатажу, его пафоса, – восприятия почти некритичного. В этот момент Зданевич действительно являет собой хрестоматийный тип футуриста – в тогдашней российской художественной жизни, кстати, ещё не столь распространённый. Более того, мало кто в Петербурге и Москве тех лет (не говоря уже о провинции) был способен с таким воодушевлением и жаром отстаивать идейные основы футуризма в их чистом виде. Зданевич, безусловно, выходит в первые ряды признанных новаторов благодаря своему подчёркнутому, декларативному радикализму, мальчишескому бунтарству и – это стоит подчеркнуть отдельно! – основательному знанию предмета.
В конце 1911 или начале 1912 г.[9] он создаёт поэму «Человечеству», исполненную чисто футуристического напора, экспрессивности, динамизма и уже не случайно написанную верлибром, который рассматривался футуристами «как символическое воплощение восстания против оков мёртвой социальной иерархии, как средство введения в литературу реальных ритмов и ощущений жизни»[10]. Интересно в этом произведении не только то, что «смелость, дерзость и бунт», которые Маринетти в своём манифесте называл «основными элементами нашей поэзии»[11], для Зданевича становятся костяком его поэтики:
«Хвала!
Зачинаю величайший бунт.
Древние мятежники служили земле, мы против самой земли. Воочию узнаете гибель её.
Ведь многие восставали, но ещё никто не вышел из темницы.
Бунтари были слишком ветхи, благоразумны, слишком много думали они.
Моя же семнадцатилетняя молодость победит: —
слишком мало служила земле, ни один дух, ни одно тело не обожает, неблагоразумная.
Знайте, —
моя молодость великий динамит, она взорвёт землю.
Вот зажигаю фитиль»[12], —
но и то, как вплетает он в ткань поэмы идейные постулаты и мифологемы футуризма и, прежде всего, гиперболизацию собственного «я» – «человека, держащего маховое колесо, идеальный стержень которого проходит сквозь землю, пущенную по своей орбите»[13]. Вспоминая совсем недавние его стихи гимназической поры, где едва ли не каждое стихотворение имеет приписку: «Храм Солнца», «Уступ Ликований», – нельзя не заметить, как быстро восторженный «космизм» и «поклонение солнцу» бальмонтовского типа[14] сменились неистовым, агрессивным «солнцеборчеством»:
«Солнце,
Зажигатель жизни, соленоид, чьи токи всякий миг меняют напряженье —
Я ненавижу тебя!
Твои протуберанцы бешены в пляске, но отчего так медлен твой верный бег к хозяину.
Ты даже выйти из окружающих звёзд не в силах, я ж каждый миг могу покинуть мирозданье.
Знаю тебя,
Слишком похоже ты на глупую дочь, землю, Сжимающийся клубок оранжевых ниток. Даже планет уронить на себя не можешь,
Чего же ещё кичишься смехотворной свитой, чего поощряешь верность земли?
<…>
Горе тебе! Горе!
Я долго просил тебя на горах, в городах, из окон мансард сжечь меня, ибо боялся дремавших во мне сил.
Но слишком ты состарилось, слишком слаба твоя ярость.
Слушай, эллипсоид, берегись.
Я хочу, чтобы солнце светило[15], когда я хочу, пока я хочу.
Перестроенную землю оторву от себя, прежде чем оставлю, сделаю кометой, отдающейся более молодому, проходящей мимо звёзд по моим желаниям.
Я затушу тебя!
Вы, —
Где ружья, уложите животное!
Убейте солнце!
Кричите, кричите.
Громче.
Ещё»[16].
Когда весной 1912 г. в Петербурге была образована Художественно-артистическая ассоциация, поставившая своей целью «беспристрастное освещение всех животрепещущих вопросов искусства»[17]в форме публичных докладов и диспутов, Зданевич активно выступил в прениях на первом же публичном собрании, состоявшемся 31 марта 1912 г. в зале Тенишевского училища. Главным событием вечера был доклад Н.П. Кульбина «Современная живопись и роль молодёжи в эволюции искусства». Оппонентами должны были выступить В.В. Матэ (от Академии художеств), К.С. Петров-Водкин (от «Мира искусства»), Э.К. Спандиков (от «Союза молодёжи»). Ожидалось выступление самого И.Е. Репина, который, впрочем, так и не появился. Однако в зале были и Александр Бенуа, и Н.К. Рерих, и А.К. Денисов-Уральский, и Д.Н. Кардовский, и А.В. Лаховский. Атмосфера вечера никак не располагала к скандалу – и, чутко ощутив это, Зданевич, судя по газетным отзывам, чуть меняет тональность своего выступления:
9
ОР ГРМ. Ф. 177. Д. 7. В конце машинописного текста имеется приписка рукой Зданевича: «Впервые читан 9-го февраля 1912 года на 1-ом публичном заседании общества Свободной Эстетики в зале Академии наук». Надпись эта вызывает определённые сомнения в её достоверности, поскольку заседания Общества Свободной Эстетики в залах Академии наук не проходили.
11
Цит. по: Футуризм. Радикальная революция. Италия – Россия. К 100-летию художественного движения. Москва: Красная площадь, 2008. С. 32.
14
«Я пришёл из лазури бездонной,/Я явился с мечтой золотой./Я лучами светила рождённый./Я – зажжённый огня красотой», – так начинается тетрадь стихотворений 1908–1909 гг. (см.:
17
<Б. п.> Новые художественные течения // Санкт-Петербургские ведомости. 1912. № 73. 1 апреля. С. 4.