Но особенно интересным будет, если мы обратимся к рассмотрению этих переживаний в еще более ранние времена, чем атлантические, — во времена человеческого земного развития, исчезающие в седом прошлом, но которые мы можем все же лицезреть с помощью сверхчувственного видения. Мы приходим тогда к периоду, который описан мною в «Тайноведении» как Лемурийский период. В то времена человек вообще не мог воспринимать музыкального так, чтобы он был в состоянии внутри одной октавы осознать какой–либо интервал; мы приходим к тем временам, в которые человек мог воспринимать интервал лишь тогда, когда этот интервал выходил за предел октавы.
Так, например:
Рисунок 1
Так что человек воспринимал лишь этот интервал «С» — «d», т. е. «d» следующей октавы. Таким образом, в Лемурийский период мы имеем такое музыкальное переживание, которое никак не может иметь места при слушании интервалов в пределах одной лишь октавы, но интервал должен выйти за пределы октавы до следующего тона соседней октавы, а затем и за пределы её вплоть до следующего тона дальнейшей октавы. И тогда человек переживает нечто такое, для чего трудно найти наименование. Но можно составить себе об этом некоторое представление, если сказать себе следующее: человек переживает секунду ближайшей октавы и терцию второй, следующей октавы. Он переживает некий род объективной терции, — причем две терции: большую и малую. Но, конечно, та терция, которую он переживает, не есть терция, в нашем понимании. Но, поскольку тогда человек мог переживать такие интервалы, которые для нас теперь таковы, что мы их называем, — прима одной октавы, секунда следующей и терция еще следующей октавы, то этот человек древности воспринимал их как некий род объективного мажора и объективного минора. Это были не пережитые внутри себя мажор и минор, но мажор и минор, воспринимавшиеся как выражение душевных переживаний Богов. Люди Лемурийского периода переживали, — нельзя сказать: свои радости и страдания, ликование и уныние, — но надо сказать: люди переживали тогда в этих интервалах, через эти особенные музыкальные ощущения, будучи совсем вне себя самих, — космические, ликующие клики Богов и космические жалобные возгласы.
И мы можем оглянуться на эту земную, действительно пережитую человечеством эпоху, во время которой было вовне, во Вселенной выступало; можно сказать то, что теперь человек переживает при мажоре и миноре. То, что он переживает теперь внутренне, тогда выступало вовне, во всей Вселенной. То, что сегодня волнует его в внутренних переживаниях, в его душе, — это он ощущал при своем выхождении из своего Физического тела вовне, как переживание Богов во Вселенной. То, что мы можем охарактеризовать сегодня, как внутреннее переживание мажора, — это он воспринимал при своем выхождении из своего тела вовне, как космическое ликующее пение, как космическую ликующую музыку Богов, как выражение их радости в творческое становлении космоса[10]. А то, что мы имеем сегодня, как внутреннее переживание минора, — это человек в Лемурийское время воспринимал как выражение необычайной скорби Богов о возможности впадения человека в то, что потом в библейской истории именуется первородным грехом, что явилось отпадением человека от Божественно–духовных, от благих Властей.
И это есть то, что является нам, как отзвук тех чудесных познаний древних мистерий, переходящих непосредственно в художественные образы, когда при этом даются не абстрактно сообщения о том, что люди подпали некогда люциферической и ариманическому искушению и соблазну, и познали при этом то или другое; но мы переживаем то, как люди в прадревние земные времена ощущали музыку Богов, их ликование в космосе, от радости сотворения мира, а также то, как oни уже пророчески провидели отпадение людей от Божественно–духовных Властей, и как это их прозрение выражалось в космических стенаниях.
Такое художественное постижение того, что впоследствии принимало все более интеллектуалистические фоpмы, — оно проистекало из древних мистерий. И из этого мы можем получить глубокое убеждение в том, что познание, искусство и религия исходят из одного и того же источника. И из этого у нас должно возникнуть убеждение, — что мы должны вернуться к такому душевному строю, который возникает, когда душа вся взволнована религиозным и пронизана художественным; к тому душевному строю, который опять глубоко поймет и претворит в жизнь то, что еще Гете подразумевал в следующих словах: «Прекрасное есть манифестация тайных законов природы, которые без этого проявления иx, остались бы навсегда сокрытыми».
10
прим. переводчика: В православном культе возглас священника:… «Поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще; свят: свят, свят Господь, исполнь Небо и Земля славы, славы Твои»