«Опека всегда в тягость, и советуем мы Narodowk’е, чтоб она уж раз перестала опекунствовать над нами, русинами; мы в ее опеке вовсе не нуждаемся и без нее обойдемся. Пусть лучше она опекунствует над мазурами, которые не хотят признаваться, что они поляки, а нас пусть в покое оставит.»
«Zniesienie grazdanki nie jest tylko zadaniem polakow, ale oraz i rusinow, ktorym lezy dobro i przyszlosc narodu na sercu. Отмена гражданской азбуки – желание не только поляков (!) но вместе и русских (перекинчиков), у которых лежит на сердце благо и будущность народа (т. е. Польши в старых границах, на русских плечах).»
«Вельможная пани Narodowka! да разве форма букв может создать dobro narodu?»
«Кириллица – старинное церковное письмо, а гражданка – украшенная и закругленная кириллица. А как вы, панове поляки, прежде писали и как теперь пишете[15]? Есть у нас под руками ваши старые и новые книги, могли бы мы вам показать...»
«Вы выступаете против скорописи! Ваши бецирковые (волостные) полономаны хотели, чтоб русины подавали правительству бумаги, писанные кириллицею (т. е. уставом) – печатными буквами, а между тем, каждый народ имеет свою скоропись, даже турки, армяне и т. п., потому что, что за час напишет, должен бы был целый день вырисовывать. Посмотрите же на нашу старинную галицко-русскую скоропись, которая сохранилась в старых метриках и древних, несколько веков назад писанных грамотах, и никому не мешала эта скоропись во времена вашего krolewstwa, а теперь вот и мешает, да еще кому? латинскому духовенству!... А ведь с 1848 года по настоящее время преподавалась скоропись в школах. Не наша же вина, если вы не хотели ей учиться; но духовенство-то ваше знает, что оно живет тут на испоконной русской земле и что ему необходимо научиться по-русски, тем более, что русское духовенство научилось по-польски, хотя поляки тут не более как пришельцы.»
«Гневается Narodowka, что мы признаем себя русскими. Чем народ есть, тем себя и чувствует, тем себя и признает. А если б мы сказали, что мы не русские, а французы или немцы, а що кому до того?..»
«Мазуры говорят, что они не поляки – кто ж их нудит быть поляками?»
«Дальше вы говорите, что мы схизмы хотим, – а вы хотите положить в галицкой Руси основания Польши от моря и до моря. Теперь ведь вольно каждому заявлять свое мнение, как кто захочет. Ну, а захотели бы мы лютеранами податься, разве нам не вольно это? Упрекаем мы, что ли, вас, что у вас есть лютеранские обряды? Ведь у вас есть кресты, костелы, органы, как и у них. Упрекаем мы вас в этом? Ваши братья даже и на бусурманство попереходили, как Бём, Чайковский и много других, а мы через это не задеваем польский народ; пусть же и нас панство не задевает – ведь в схизме, все-таки, семь таинств, а в бусурманстве ни одного нет.»
«Что у нас тот же обряд, что у наших братьев великорусинов, то совершенно естественно, потому что мы греческого и они греческого обряда, и мы хотим постоянно держаться этого обряда, тем более, что, через вкравшееся к нам латинство, сделалось wszystko jedno – mozecie chodzic do kosciola (все едино – можете в костёл ходить). А в церковь? Boze bron, to nie wszystko jedno (сохрани Господи – это не все равно)! И через эти-то махинации некоторых ваших ксендзов, многие попереходили на латинский обряд, а с обрядом и народность свою оставили и ополячились. Отсюда-то, панове и зависть, что, через очищение греческого обряда от латинской примуси, кладется рубеж между вами и нами, и что не можно будет создать Польши на русских плечах.»
«Мы не контролируем ваших дел – чем же наши мешают вам? А наши вам очень мешают. Мы употребляем ту же письменность, какая у нас веками употреблялась, и вы говорите нашему монарху: у галицких русинов та же письменность, что и в России; стало быть, они опасны в политическом отношении; душить их нужно, польскую азбуку им навязать, чтоб они ополячились и помогли воссоздать Польшу.»
«А святому отцу, папе, говорите: у австрийских русинов такие же обряды, какие и у россиян – душить их нужно, чтоб на схизму не перешли; иначе сказать, нужно их облатынить и тем ополячить, чтоб они помогли нам воссоздать Польшу от моря до моря. А русины об том и слышать не хотят. Inde irae, inde clamores!»
«Знаете ли вы, что наш папа повелел нам всецело сохранять обряд, переданный нам от святых отец, и вверил нам его целость и правильность? А знаете ли вы, что значит слово, данное святым отцом?»
«Мы не хотим ни ляхами быть, ни быть под ляшским правительством. Поэтому-то вы и интригуете, как бы подорвать доверие к нам его величества цесаря и у папы, я тем погубить нас. По напрасны труды ваши! Вся образованная Европа хорошо это видит и знает, и не даст так легко отвести себе глаза.»[16]
«“Газета Народовая” говорит то же: ze rusinizm w Moskwie przesladowany jest rowno z polonizmem (малороссийское направление преследуется в России наравне с польским).»
«Эх, братцы, что ж вы толкуете! Кто преследует поляков? Да ведь недавно еще, до 1831 года, у вас было свое войско, свои польские финансы, своя администрация, свои костёлы польские. Вы были в таком положении, в каком нас даже самая разгоряченная конституционная фантазия не может представить – а были вы этим довольны? Ничуть! Вы думали о том, как уничтожить холопскую Русь, да бунты подымать, и гневаетесь, что Россия усмирила вас силою оружия.»
«А разве Австрия не была вынуждена поступить точно так же в 1846 году?»
«А что Россия велит вам учиться по-русски, так разве у нас не велят учиться по немецки? Есть в этом что-нибудь необыкновенное? Разве это не вынуждается государственным единством?»
«Что у вас позакрывали некоторые монастыри – нет ничего удивительного. Пока монахи смиренно служили Господу, не упражнялись в революционерстве, так и сидели себе спокойно, а как стали они вредны правительству, так и закрыли монастыри. А разве другие державы, как в новейшее время Италия, не уничтожили множество монастырей? Что у вас вводят славянскую азбуку – что ж диковинного? Сам Шафарик говорит, что вы славяне. А не хотели вы несколько лет назад, да и теперь не хотите, что ли, навязать нам чужую, латинскую азбуку?»
«Говорите, ze rusinizm przesladowany (что малорусское направление преследуют). Слава тебе, Господи! Уж есть, есть, есть русины, где недавно еще слышали мы: nie ma Rusi! nie ma!»
«Россия rusinizm теснит? Кто в тое веруит, най здоров веруе! Мы только то знаем, что паны-братья, что подписывались под “золотыми грамотами” и баламутили несколько времени чистую воду Украйны, не одно лихо сделали и правдивому малорусизму, но теперь дело пошло иначе. Настоящие русины-украинцы теперь в России в гору пошли, а своих перебежчиков и сами чураются.»
«Кто же хоче слухати, най слухае».
«Наше последнее слово: – Мы ни под каким условием не сделаемся поляками. Будем русскими; русского языка, унии (но с обрядом, первобытная чистота которого обеспечена нам папою), ее правительства австрийского хотим держаться. А с недругами нашей народности, которые нас обсыпают подлыми отвратительными клеветами, попирают народность нашу, язык наш, бесчестят предводителей нашего народа – разрыв на веки. Вековая история довольно нас научила, что с таковыми поносителями Руси компромисс невозможен!»
Вот оно и выходит, что борода-то, в самом деле растет да растет, и что платье далеко не делает человека. Под католическою сутаною бритого униатского священника как под немецким мундиром бритого русского солдата или канцеляриста, бьется сердце заветами отцов, преданиями и, пожалуй, предрассудками истории, ненавистью ко всему иноземному и страстью ко всему своему. Десятки, сотни лет проходят; над Галичиною пять веков рабства прокатило; “Это кажется, что все старое забыто, что народность выродилась, она голосу не подает, она чуть что не ругается над своими святынями – и вдруг, нежданно-негаданно, оказывается, что бритва не только не уничтожила, но еще усилила и угустила бороду!
15
Прежде поляки писали и печатали готическими буквами, как и до сих пор в Австрийской Силезии. Готические буквы совершенно также относится к латинским, как наши церковные к гражданским.
16
Здесь отец Степан Григоришин, само собою разумеется, ошибается и ошибается жестоко. Не только необразованная Европа ничего не видит и ничего не знает, но даже образованная Европа ничего видеть и знать не хочет и чрезвычайно легко дает отводить себе глаза. То, что происходит в Галичине – мистерия, которой и у нас не понимают. Мы стоим чересчур высоко для того, чтоб понимать, что делается в подобных краях. Мы интересуемся высшими вопросами, общеевропейской цивилизацией, но снизойти до Галичины мы, если бы и хотели, то не умеем. Вопль галичан нам не слышен и не понятен.