«Встаю обычно в 12 часов (обычно раньше, ибо в 12 — урок). Моюсь, одеваюсь, завтракаю. Потом готовлю туфли (беру их из дому, а после, в театре поштопаю, если надо).
Потом не знаю, что делать. Читаю или роюсь в списке своих спектаклей. Завтра перепишу вам свои спектакли. Завтра, например, от 3 до 4 урок английского языка». — «Ежедневно?» — «Нет, когда бываю свободна. В 4 часа обед. Потом лежу, отдыхаю. Часов в 6 начинаю собираться. Из театра присылают машину и еду. В театр приезжаю к семи, половине седьмого. Гримируюсь и делаю полный экзерсис у палки (без середины, в день спектакля на урок не ходит) — минут 10–15. Потом — одеваюсь.
После спектакля — душ, моюсь, еду домой на машине театра. Ужинаю и ложусь. Читаю в кровати и — спать. Иногда долго не могу заснуть. Очень редко после спектакля еду в гости. Это после хорошего спектакля, а после плохого — домой, домой».
Предлагал завтра после спектакля ужинать в «Астории». Удивленно: «Что вы, что вы». Старался оправдаться малым количеством народа и замять. Почему я сел впросак? Не понимаю. Что-то никак не пойму ее отношения к себе. Как будто ничего, но надоедаю ей своими приставаниями, ей скучно со мной. Как бы приручить?
14 декабря 1936 года
О грозящих Г. С. неприятностях рассказал в антракте Н. Н. Качалов. Завтра Уланова, Сергеев, Ваганова, Пазовский[38] и парторг театра вызываются в Управление по делам искусств в связи с их (Улановой и Сергеева) опозданием на съездовский концерт в Большом театре (Уланова была в Большом театре своевременно, а Сергеев и аккомпаниатор Карпов задерживались Вагановой в Колонном зале). Это первое. Второе — какая-то «заведующая балетом» говорила с Улановой, что какой-то Смирнов (кажется, из Культпроса) говорил, отзываясь об Улановой, что, дескать, она: 1) неохотно соглашается и часто отказывается от всяких правительственных концертов, 2) что на этих концертах танцует короткие номера и малоинтересные, незначительные, 3) что вид у нее такой, как будто делает одолжение, 4) что недостаточно любезно и внимательно раскланивается, как будто то ли мало аплодируют, то ли ей наплевать. И в целом, что ей, Улановой, следовало бы поговорить с ним, Смирновым.
Гадость. Противно. Неприятно.
2 января 1937 года
Г. С. лежала на тахте в своей зелененькой пижаме. Перед ней одна на другой две раскрытых книги. Большой Пушкин и на нем маленький Толстой (Лев). Ей очень нравятся «Казаки» Льва Толстого. Несколько раз перечитывала их. В особенности замечательны описания природы. Как ей сразу захотелось туда. На днях читала «Холстомера» — хорошая вещь. А сегодня взяла просмотреть «Анну Каренину» — не читать подряд, а так, отдельные места. Вообще выяснилось, что любит описания природы.
Выясняется, что 12-го она танцует «Жизель». А дальше в январе будет с Капланом танцевать Диану, и в конце месяца Ваганова поставила ее в «Лебединое», но она отказалась от четырех спектаклей. На что Ваганова сказала: «Что ж ты у нас четыре спектакля танцевать не можешь, а халтурить можешь?» Г. С. отвечала, что она не может танцевать четыре спектакля именно потому, чтоб не халтурить и хорошо танцевать в другом месте. Хороший ответ.
Спросил, как ее неприятности. Сказала, что всё в порядке. Пришлось позвонить кое-куда, и всё успокоилось. Не знаю, о чем это она собственно говорила. Ну, вероятно, рассосались все эти неприятности. Очень, очень рад.
Да, на столе лежали грецкие орехи. Угощала, говоря, что от них поправиться невозможно.
21 апреля 1937 года
У меня такое впечатление, что Уланова стала исполнять эту партию (Марии в «Бахчисарайском фонтане». — О. К.)… откровеннее. Уланова всегда искренняя. Но подчас она скована своей стеснительностью переживаний. Вчера, мне кажется, она была смелее и легче творила, откровеннее.
И ее исполнение начинает приобретать силу. Уланова абсолютно замечательна и неповторима, но в ней не было силы. Вчера проблески этой силы я почувствовал. Уланова растет и приобретает силу воздействия. Что же это будет! Невероятно. Как сейчас хочется посмотреть ее Корали!! Ведь все эти Жизели, не говоря уж о Лебеде, как бы они ни были поставлены, — не дают развернуться Улановой по этой линии. Да еще, ежели она подзаймется — только бы не с Судаковым, я не верю в него; вот свести бы ее с Немировичем-Данченко, чтоб он немножко поговорил бы с ней, а может и подзанялся!! Как безумно мне хочется показать ее, Уланову, К. С. Станиславскому!!! Ах, надо будет всё же попытаться…