— Подпись! — сказала Эрмиона. — Гарри, взгляни на подпись!
Он повиновался. Какое-то мгновение он совершенно не понимал, о чём говорит Эрмиона, но, присмотревшись внимательнее при свете своей палочки, он увидел, что Дамблдор заменил А в «Альбусе» крошечным повторением того же треугольного значка, что был нарисован в Сказаниях Бидла, Барда.
— Э… вы о чём…? — спросил Рон на пробу, но Эрмиона раздавила его взглядом и отвернулась к Гарри.
— Он всё время выныривает, этот значок, — продолжила она. — Я знаю, Виктор считает его знаком Гринделвальда, но он определённо был на той старой могиле в Годриковой Лощине, а даты на камне — они намного раньше того, как Гринделвальд появился! А теперь это! Ну, Дамблдора или Гринделвальда нам не спросить, что он означает — я даже не знаю, жив ли ещё Гринделвальд — но мистера Лавгуда спросить можно. Он носил этот символ на свадьбе. Гарри, я уверена, что это очень важно!
Гарри ответил не сразу. Он смотрел в её напряжённое, воодушевлённое лицо, потом в окружающую темноту, и думал. После долгого молчания он сказал: — Эрмиона, нам не нужна ещё одна Годрикова Лощина. Мы уговорили себя пойти туда, и…
— Но он всё время попадается, Гарри! Дамблдор оставил мне Сказания Бидла, Барда, откуда ты знаешь, что он не предназначил нам разузнать про этот знак?
— Опять двадцать пять! — сказал Гарри с лёгким раздражением. — Мы пытаемся убедить себя, что Дамблдор оставил нам тайные знаки и ключи…
— Гасилка оказалась очень даже полезной, — подал голос Рон. — Я считаю, Эрмиона права, я считаю, нам нужно пойти повидаться с Лавгудом.
Гарри послал ему мрачный взгляд. Он был совершенно уверен, что Ронова поддержка Эрмионы никак не связана с его намерением выяснить смысл треугольной буковки.
— Это не будет, как в Годриковой Лощине, — добавил Рон. — Лавгуд на твоей стороне, Гарри, Экивокер всегда был за тебя, в нём всё время говорится, что каждый должен тебе помогать!
— Я уверена, что это важно! — сказала Эрмиона с воодушевлением.
— Но вы не думаете, что, будь это так, Дамблдор не сказал бы мне об этом, до того, как умер?
— Может… может, это что-то такое, что нужно отыскать самому, — сказала Эрмиона, чем-то напоминая того утопающего, что цепляется за соломинку.
— Ага, — заискивающе сказал Рон, — это всё проясняет.
— И не думает, — огрызнулась Эрмиона, — но я по-прежнему считаю, что мы должны поговорить с мистером Лавгудом. Символ, который связывает Дамблдора, Гринделвальда и Лощину Годрика? Гарри, я уверена, что мы должны разузнать об этом!
— Думаю, нам нужно проголосовать, — сказал Рон. — Кто за то, чтобы пойти увидеть Лавгуда…
Его рука взлетела в воздух раньше, чем рука Эрмионы. Поднимая руку, Эрмиона с подозрением поджала губы.
— Подавляющее большинство, Гарри, извини, — сказал Рон, хлопнув Гарри по спине.
— Прекрасно, — сказал Гарри, наполовину с восхищением, наполовину с раздражением. — Только, когда мы повидаем Лавгуда, давайте попробуем поискать ещё и Разделённые Сути? Кстати, где этот Лавгуд живёт? Кто-нибудь из вас знает?
— А, где-то недалеко от моего дома, — сказал Рон. — Где точно, не знаю, но когда мама с папой его упоминали, они всегда показывали на холмы. Найти будет не трудно.
Когда Эрмиона вернулась на свою койку, Гарри перешёл на шёпот:
— Ты согласился только затем, чтобы попытаться залезть в список её симпатий?
— В любви и на войне все средства хороши, — радостно заявил Рон, — а тут по кусочку и того, и другого. Взбодрись, это ж Рождественские каникулы, Луна дома!
С продуваемого ветром склона холма, куда они телепортировали на следующее утро, им открылся великолепный вид деревни Оттери Сент-Кэтчпол. С высоты, с которой они смотрели, деревня походила на коллекцию игрушечных домиков под широкими полосами света, протянувшимися к земле в разрывы между облаками. Минуту или две они стояли, глядя в сторону Норы, прикрывая глаза руками от солнца, но всё, что они могли разглядеть, это высокие деревья сада, обеспечивающие защиту маленького кривобокого дома от глаз магглов.
— Странно как-то, быть так близко, и не зайти, — сказал Рон.
— Ну, не похоже, чтобы ты Нору давно не видел. Ты был там на Рождество, — холодно сказала Эрмиона.
— Не был я в Норе! — ответил Рон со смехом, словно сам себе не верил. — Ты что думаешь, я отправился туда и всё им рассказал, как от вас ушёл? Ага, Фред и Джордж этим бы восхитились. И Джинни, она бы точно всё поняла.
— Так где ж ты тогда был? — спросила удивлённая Эрмиона.
— В новом доме Билла и Флёр. В коттедже «Раковина». Билл никогда не был ко мне строгим. Он… он не был рад, когда услышал, что я сделал, но он меня этим не доставал. Он понимал, что мне было по-настоящему жаль. Больше никто из родных не знал, что я там. Билл сказал маме, что они с Флёр не придут на Рождество домой, потому что хотят провести его вдвоём. Понимаете, первый праздник после женитьбы. Я не думаю, что Флёр переживала. Вы знаете, как она ненавидит Селестину Ворбек.
Рон повернулся спиной к Норе.
— Попробуем пойти туда, — сказал он, и пошёл первым через вершину холма.
Они шли час за часом, Гарри, по настоянию Эрмионы, под Плащом-невидимкой. Гряда низких холмов оказалась необитаемой, там был только один домишко, и тот пустой.
— Как вы думаете, это их дом, а они уехали на Рождество? — сказала Эрмиона, вглядываясь сквозь окно с геранями на подоконнике в маленькую опрятную кухню. Рон фыркнул:
— Послушай, у меня такое чувство, что когда ты заглянешь в окошко к Лавгудам, так сразу скажешь, кто там живёт. Попробуем проверим вон те холмы.
И они телепортировали на несколько миль севернее.
— Ага! — заорал Рон сквозь ветер, трепавший их волосы и одежду. Рон указывал вверх, на вершину холма, на склоне которого они очутились; там столбом поднимался в небо дом самого необычного вида, огромный чёрный цилиндр с висящей на нём сзади луной, призрачной на вечернем небе. — Это должен быть дом Луны, кто ещё будет жить в таком? Выглядит, как здоровенная ладья![4]
— Ничего похожего на лодку, — сказала Эрмиона, хмурясь на башню.
— Я говорю о шахматной ладье, — пояснил Рон. — Ну, туре.
У Рона были самые длинные ноги, и он дошёл до вершины холма первым. Когда Гарри и Эрмиона догнали его, задыхаясь и прижимая руки к рёбрам, то увидели, как он ухмыляется.
— Ихний дом, — сказал Рон. — Глядите.
К сломанным воротам были приколочены три рукописные объявления.
Первое гласило:
ЭКИВОКЕР,ИЗДАТЕЛЬ, К.ЛАВГУД
Второе:
СОРВИ СВОЮ ОМЕЛУ
Третье:
ОСТЕРЕГАЙСЯ СЛИВ-САМОЛЁТОВ
Ворота скрипели, когда их открывали. Дорожка к дверям шла зигзагом, и вся заросла самыми диковинными растениями, включая куст, покрытый оранжевыми плодами в форме редиски, которые Луна иногда носила как серьги. Гарри показалось, что он разглядел Ворчливый Арканник, и он постарался обойти сморщенный пень подальше. Две дикие яблони, старые и согнутые ветром, без листвы, но по-прежнему усеянные красными плодами размером с вишню, стояли часовыми по обе стороны входной двери; яблони были все в густых пучках свисающей белой бородой омелы. Маленькая сова со слегка приплюснутой, как у ястреба, головой взирала на них с одной из ветвей.
— Ты бы лучше снял Плащ-невидимку, Гарри, — сказала Эрмиона. — Это тебе мистер Лавгуд хочет помочь, не нам.
Гарри сделал, как она посоветовала, и отдал ей Плащ. Спрятав его в бисерную сумочку, Эрмиона трижды постучала в крепкую чёрную дверь, в которую были густо вколочены железные гвозди с большими шляпками, а дверной молоток был в виде орла.
Через каких-то десять секунд дверь распахнулась, и за ней стоял Ксенофилиус Лавгуд, босиком, и одетый во что-то вроде грязной ночной рубашки. Его длинные волосы, похожие на сладкую вату, были грязные и свалявшиеся. Ксенофилиус на свадьбе Билла и Флёр был против этого настоящим щёголем.
4
«…Выглядит, как здоровенная ладья!.. — Ничего похожего на лодку. — Я говорю о шахматной ладье, — пояснил Рон. — Ну, туре.»
В оригинале: «… looks like a giant rook!” — “It’s nothing like a bird”
Игра слов построена на старом (то ли персидском, то ли арабском?) названии шахматной ладьи («птица Рук»). Соответственно Рон говорит, “I was talking about a chess rook. A castle to you.”