Ни Дамблдор, ни Гринделвальд в последующие годы никогда, по-видимому, не упоминали об этой короткой юношеской дружбе. Однако нет никаких сомнений, что Дамблдор отложил на каких-то пять лет шума, бедствий и исчезновений своё нападение на Геллерта Гринделвальда. Давняя ли привязанность к человеку или страх разоблачения как былого, лучшего друга вызвали колебания Дамблдора? Отправился ли Дамблдор против желания ловить того человека, которого когда-то он был так рад встретить?
И как же умерла таинственная Ариана? Была ли она случайной жертвой некоего тёмного ритуала? Может, она узнала что-то, о чём не должна была знать, когда двое молодых людей упражнялись в своём стремлении к славе и господству? Возможно ли, что Ариана Дамблдор была первой жертвой “ради большего блага”?»
Этим глава закончилась, и Гарри поднял глаза. Гермиона достигла конца страницы раньше него. Встревоженная выражением его лица, она выхватила книгу из его рук и закрыла её, не глядя, словно пряча нечто непристойное.
— Гарри…
Но он покачал головой. Какая-то внутренняя уверенность разбилась в нём. Он чувствовал то же самое, когда ушёл Рон. Он верил Дамблдору, верил, что он воплощение добра и мудрости. Всё было прахом: сколько ещё он может потерять? Рон, Дамблдор, палочка с пером феникса…
— Гарри, — она словно читала его мысли. — Послушай меня. Это… не очень приятное чтение…
— Да, тебе легко говорить…
— …но не забывай, что это писанина Риты Скитер.
— Ты же прочитала письмо к Гринделвальду, да?
— Да, я… я прочитала, — она была расстроенной; чашка с холодным чаем раскачивалась в её руках. — Я думаю, это самое худшее. Я знаю, Батильда считала это всего лишь разговорами, но “ради большего блага” стало девизом Гринделвальда, его оправданием всех жестокостей, которые он позже сотворил. И… из этого письма… похоже, это Дамблдор подал ему мысль. Говорят, слова “ради большего блага” были высечены над входом Нурменгарда.
— Что это — Нурменгард?
— Тюрьма, построенная Гринделвальдом для заключения его противников. Он сам туда был заключён после того, как Дамблдор поймал его. Всё равно, это… это ужасно, думать, что идеи Дамблдора помогли Гринделвальду подняться к власти. Но, с другой стороны, даже Рита не может прикидываться, что они знали друг друга больше, чем пару месяцев одного лета, когда оба ещё были молоды и…
— Я знал, что ты так скажешь, — сказал Гарри. Он не хотел, чтобы его гнев вылился на неё, но ему очень трудно было сохранять голос спокойным. — Я знал, что ты скажешь “они были молоды”. Они были нашими ровесниками. И вот мы, рискующие жизнями в сражении с Тёмными Силами, — и вот он совещается с новым лучшим другом, строит планы, как захватить власть над магглами.
Он больше не мог сдерживаться, он встал и начал ходить кругами, пытаясь отделаться хоть от части этих мыслей.
— Я не пытаюсь оправдывать написанное Дамблдором, — заговорила Гермиона. — И все эти глупости про “право управлять” снова в духе “Магия — это могущество”. Но, Гарри, его мама только что умерла, он торчал в доме один…
— Один? Он не был один! У него были брат и сестра, его сестра-сквиб, которую он продолжал держать взаперти…
— Не верю, — произнесла Гермиона. Она тоже встала. — Что бы было ни то с этой девочкой, я не думаю, что она была сквибом. Дамблдор, которого мы знали, никогда даже бы не позволил…
— Дамблдор, которого, мы считали, что знаем, не хотел завоевать магглов силой! — крикнул Гарри.
Его голос отдался эхом по пустой вершине холма, и несколько чёрных дроздов поднялись в воздух, пронзительно крича и кружа на фоне жемчужного неба.
— Он изменился, Гарри, он изменился! Это же так просто! Может, он верил во всё это, когда ему было семнадцать, но всю остальную часть жизни он посвятил борьбе с Тёмными Силами! Дамблдор был тем, кто остановил Гринделвальда, тем, кто всегда голосовал за защиту магглов и за права магглорождённых, кто сражался Ты-Знаешь-С-Кем с самого начала и кто погиб, пытаясь его победить!
Книга Риты лежала на земле между ними, и лицо Дамблдора печально улыбалось обоим.
— Гарри, прости, но я думаю, ты так зол потому, что Дамблдор никогда сам тебе этого не рассказывал.
— Может, так и есть! — заорал Гарри и обхватил голову обеими руками, не зная, хочет ли он удержать свой гнев или защитить себя от крушения иллюзий. — Подумай, чего он требовал от меня, Гермиона! Рискуй своей жизнью, Гарри! И снова! И снова! И не жди, что я тебе всё объясню; просто слепо верь мне; поверь, что я знаю, что делаю; верь, даже если я тебе не верю! Никогда всей правды! Никогда!
Его голос сорвался от напряжения, и они стояли, глядя друг на друга, в белизне и пустоте, и Гарри чувствовал, что под этим бескрайним небом они были так же незначительны, как насекомые.
— Он любил тебя, — прошептала Гермиона. — Я знаю, он любил тебя.
Гарри уронил свои руки вниз.
— Не знаю, кого он любил, Гермиона, но точно не меня. Это не любовь — оставить меня в такой путанице. Он рассказывал Геллерту Гринделвальду о своих мыслях чертовски больше, чем когда-либо мне.
Гарри поднял палочку Гермионы, которую он уронил в снег, и снова сел у входа в палатку.
— Спасибо за чай. Я закончу наблюдение. А ты возвращайся в тепло.
Она заколебалась, но поняла, что ему нужно остаться одному и освободиться от неприятных мыслей. Она подняла книгу и, проходя мимо него в палатку, осторожно погладила его по голове. Он закрыл глаза при её прикосновении и в этот момент ненавидел себя за неистовое желание, чтобы сказанное ею было правдой, что Дамблдор его, действительно, любил.[18]
Глава 19. Серебряная олениха
В полночь, когда Гермиона начала дежурство, уже сыпал снег. Сны у Гарри были неспокойными и беспорядочными, время от времени в них появлялась Нагини, которая в первый раз, к примеру, выползла из рождественского венка роз. Он постоянно просыпался от испуга, и ему слышались зовущие его голоса, шаги, раздающиеся в вое ветра, за пологом тента.
Когда Гарри окончательно проснулся, было темно, и он присоединился к Гермионе, которая, сжавшись у входа в палатку, при свете палочки читала «Историю магии». Сыпал густой снег, и предложение Гарри, пораньше собрать вещи и убраться отсюда, было воспринято на ура.
— Нам потребуется более защищённое место, — согласилась Гермиона; она дрожала, натягивая поверх пижамы трикотажную кофту. — Мне постоянно слышатся человеческие шаги, даже несколько раз показалось, что я кого-то видела.
Гарри отвлёкся от одевания джемпера и устремил взгляд на неподвижный и спокойный вредноскоп на столе.
— Я уверена, что мне всего лишь почудилось, — нервно выпалила Гермиона. — Снегопад, темень, легко ошибиться… Но, может, всё же стоит аппарировать, укрывшись плащом-невидимкой?
Через полчаса Гарри с Гермионой уже собрали палатку и аппарировали: Гарри — с крестражем на шее, Гермиона — вцепившись в свою бисерную сумочку. Уже знакомое давление навалилось на них, ноги Гарри оторвались от заснеженной земли. Затем последовал удар обо что-то твёрдое, кажется, замёрзшую и усыпанную листьями почву.
— Где мы? — спросил он, оглядывая молодые деревья вокруг, пока Гермиона открывала сумку и вытаскивала из неё опоры для палатки.
— Овражный Лес, — ответила она. — Мы здесь однажды отдыхали с родителями.
Здесь тоже царил пронизывающий холод, а деревья вокруг были засыпаны снегом, но они хотя бы защищали путешественников от ветра. Большую часть дня друзья провели в палатке, сжавшись и пытаясь согреться у ярких голубых огоньков, экспертом по производству коих была Гермиона и которые при надобности можно было нести в банке. Она так пеклась о Гарри, что он почувствовал себя выздоравливающим от какой-то быстротечной, но тяжёлой болезни. В середине дня опять начался снегопад, и их убежище покрылось новым слоем снега, мелким, как пыль.