Грудь Волдеморта резко вздымалась и опускалась, и Гарри чувствовал, что проклятье надвигается, он чувствовал, как оно зарождается в волшебной палочке, нацеленной ему в лицо.
— Истинным владельцем Старшей палочки стал Драко Малфой.
Чистый шок на мгновение проявился на волдемортовом лице и тут же исчез.
— Но что это меняет? — мягко спросил он. — Даже если ты прав, Поттер, для тебя и для меня это не имеет значения. У тебя больше нет фениксовой палочки — мы сражаемся на чистом искусстве… а после того как я убью тебя, я смогу заняться Драко Малфоем…
— Но ты уже опоздал, — сказал Гарри. — Ты упустил свой шанс. Я добрался до него первым. Я одолел Драко несколько недель назад. Я забрал у него эту палочку.
Гарри покачал волшебной палочкой из боярышника и почувствовал, как все глаза в Зале обратились на нее.
— Так что все вот к чему сводится, — прошептал Гарри. — Знает ли палочка в твоей руке, что ее предыдущий владелец был обезоружен? Потому что если знает… тогда я истинный владелец Старшей палочки.
Красно-золотое сияние прорвалось неожиданно на зачарованном небе над их головами, когда краешек ослепляющего солнца появился над подоконником ближайшего окна. Свет ударил в их лица одновременно, так что Волдеморт превратился внезапно в пламенеющее марево. Гарри услышал, как высокий голос кричит, и в тот же момент он тоже выкрикнул в небеса свою лучшую надежду, указав палочкой Драко:
— Avada Kedavra!
— Expelliarmus!
Раздался грохот, подобный пушечному выстрелу, и в самом центре круга, который они описывали, там, где столкнулись заклинания, вспыхнуло золотое пламя. Гарри увидел, как зеленый луч Волдеморта встретился с его собственным заклинанием, увидел, как Старшая палочка, темная на фоне рассвета, взлетела высоко вверх, крутясь под зачарованным потолком подобно голове Нагини, стремясь навстречу своему господину, которого она не захотела убить, который пришел, чтобы наконец завладеть ей полностью. И Гарри с безошибочным искусством Ловца поймал эту палочку своей свободной рукой, а Волдеморт в этот момент упал навзничь, раскинув руки, и зрачки-щелочки его алых глаз закатились вверх. Том Риддл ударился об пол так, как падает человек, который больше не встанет; его тело стало слабым и съежившимся, белые руки были пусты, змееподобное лицо было отсутствующим и ничего не выражающим. Волдеморт был мертв, убит отразившимся в него собственным проклятьем, и Гарри стоял, держа в руке две волшебные палочки, и смотрел на пустую оболочку своего врага.
Одна дрожащая секунда тишины, шок, повисший в пространстве — и затем воздух взорвался вокруг Гарри, сотрясенный выкриками, и воплями, и радостными возгласами присутствующих. Новое обжигающее солнце ослепило окна, когда все они кинулись к нему, и первыми до него добежали Рон и Гермиона, и именно их руки обняли его, именно их неразборчивые крики оглушили его. Затем рядом оказались Джинни, Невилл и Луна, затем все остальные Уизли и Хагрид, и Кингсли, и МакГонагалл, и Флитвик, и Спраут, и Гарри не мог разобрать ни единого слова, выкрикиваемого хоть кем-то, не мог сказать, чьи руки хватали его, тянули его, пытались обнять хоть кусочек его, сотни людей давили, желали прикоснуться к Мальчику, Который Выжил, к причине того, что все наконец закончилось…
Солнце медленно и верно поднималось над Хогвартсом, и Большой Зал сиял светом и жизнью. Гарри требовался всем группам людей, одновременно празднующих и скорбящих, горюющих и радующихся. Все хотели, чтобы он был с ними, их лидер и символ, их спаситель и проводник; а то, что он не спал, что он желал компании лишь немногих из них, похоже, никому не приходило в голову. Он должен был говорить с близкими погибших, сжимать их руки, видеть их слезы, принимать их благодарности, слушать новости, сползающиеся теперь изо всех районов — новости, что находившиеся под Империусом люди по всей стране стали сами собой, что Упивающиеся Смертью бежали или были пойманы, что невиновные, сидящие в Азкабане, в этот самый момент получали свободу, и что Кингсли Шаклболт был провозглашен временным Министром Магии…
Тело Волдеморта унесли и положили в комнатку неподалеку от Зала, подальше от тел Фреда, Тонкс, Люпина, Колина Криви и полусотни других, погибших в борьбе с ним. МакГонагалл вернула факультетские столы, но никто не сидел в соответствии со своим факультетом: все смешались вместе, преподаватели и школьники, призраки и родители, кентавры и домовые эльфы, и поправляющийся Флоренций лежал в углу, и Гроуп заглядывал в окно, и все швыряли еду в его смеющийся рот.
Некоторое время спустя, опустошенный и истощенный, Гарри обнаружил, что сидит на скамье рядом с Луной.
— Если бы это была я, я бы хотела немного покоя и тишины, — сказала она.
— Я очень хотел бы, — ответил он.
— Я их отвлеку, — предложила она. — А ты надень плащ.
И прежде чем он успел произнести хоть слово, она прокричала: «Ооо, смотрите, Пузурястый Мычальгер![99]» — и показала пальцем в окно. Все, кто услышал, повернули головы, и Гарри накинул на себя плащ и поднялся на ноги.
Теперь он мог пройти сквозь Зал без помех. Он заметил Джинни в двух столах от него; она сидела, положив голову на плечо матери. Он сможет поговорить с ней позже, у него будет время — часы, дни, а может, и годы, чтобы говорить. Он заметил Невилла и меч Гриффиндора, лежащий возле его тарелки; Невилл ел в окружении группы восторженных поклонников. Проходя между столами, он заметил трех Малфоев, сгрудившихся вместе и словно бы не уверенных, должны ли они находиться здесь, но никто не обращал на них ни малейшего внимания. Повсюду, куда он смотрел, кучковались воссоединившиеся семьи, и наконец он увидел двоих, к чьему обществу он стремился больше всего.
— Это я, — прошептал он, склоняясь между ними. — Пойдемте со мной?
Они тотчас поднялись, и втроем они покинули Большой Зал. Огромные куски были выбиты из мраморной лестницы, часть перил исчезла, и, взбираясь по лестнице, каждые несколько ступенек они натыкались на обломки и пятна крови.
Где-то вдали они слышали Пивза; тот носился по коридорам и распевал победную песню собственного сочинения:
— Правда, позволяет осознать весь размах и трагизм случившегося, а? — сказал Рон, открывая дверь и пропуская Гарри и Гермиону вперед.
Счастье придет, подумал Гарри, но сейчас оно было приглушено чувством опустошенности, и боль от потери Фреда, Люпина и Тонкс пронзала его, словно от физической раны, каждые несколько ступенек. Больше всего он ощущал колоссальное облегчение и безумное желание спать. Но в первую очередь он должен был объяснить Рону и Гермионе — они столько времени были вместе с ним, они заслужили правду. Он тщательно пересказал все, что видел в Думшлаге и что потом случилось в лесу, и они даже не начали еще выражать свой шок и изумление, когда наконец-то они добрались до места, куда шли, хотя ни один из них не упомянул место назначения.
С того раза, когда он ее видел, гаргулья, охраняющая вход в директорский кабинет, откинулась в сторону; она стояла скособочась, смахивая на боксера в состоянии грогги, и Гарри подивился, сможет ли она в дальнейшем различать пароли.
— Мы можем пройти? — спросил он гаргулью.
— Валяй, — простонала статуя.
Они перебрались через нее и ступили на каменную винтовую лестницу, медленно поднимающуюся наверх, как эскалатор. Добравшись до верха, Гарри открыл дверь.
Он едва успел заметить каменный Думшлаг на столе, где он его оставил, как душераздирающий шум заставил его громко вскрикнуть. Он успел подумать о проклятьях, вернувшихся Упивающихся Смертью и возрождении Волдеморта…
Но это оказались аплодисменты. Повсюду на стенах директора и директрисы Хогвартса стоя награждали его овацией; они махали шляпами (некоторые — париками), тянулись через свои рамы, чтобы пожать друг другу руки; они пританцовывали вверх-вниз в креслах, в которых они были нарисованы; Дайлис Деруэнт в открытую всхлипывала, Декстер Фортескью размахивал слуховым рожком; а Файнис Найджелус выкрикнул своим высоким неприятным голосом: «И позвольте заметить, что факультет Слизерин тоже сыграл свою роль! Пусть о нашем вкладе не забывают!»
99
Blibbering Humdinger. В названии выдуманного Луной зверя видны слова blubber (пузырь) и hum (мычать).