– Бей! Бей! – кричал Ганелон.
– Матерь божья! Какая жалость! – И охота прекратилась – хоть и ясный был день, – прекратилась по горам и долам, по лесам и.полям.
Да предстанет пред господом душа Юбера, сеньора Можиронского, подло убитого в третий день месяца июля в лето христово тысяча четыреста двенадцатое, и да будет предана дьяволу душа Реньо, сеньора Обепинского, двоюродного брата его и убийцы! Аминь!
XXXV. Рейтары [134]
И вот однажды Илариона [135] стал искушать дьявол в обличии женщины, которая подала ему кубок вина и цветы.
Три черных рейтара с тремя цыганками пытались в полночь хитростью проникнуть в монастырь.
– Эй, Эй!
Тут один из них поднялся на стременах.
– Эй, дайте укрыться от ненастья! Чего вы боитесь? Посмотрите в щель. Крошкам, которые
сидят у нас за спиной, всего по пятнадцати годочков, а к седлам нашим подвешены бурдюки с вином, и не грех бы его выпить.
Монастырь, казалось, спит.
– Эй, эй!
Тут одна из девушек задрожала от холода.
– Эй! Ради мадонны милосердной приютите! Мы паломники, мы сбились с пути. С наших ковчежцев [136], с шапок и плащей струится дождь, а кони по дороге расковались и еле плетутся от усталости.
В щелях ворот показался огонек.
– Прочь, исчадия тьмы!
То был настоятель и монахи со свечами в руках.
– Прочь, дщери лжи! Да не допустит господь, если вы из плоти и костей, а не призраки, чтобы мы приютили в наших стенах раскольниц, а то и вовсе язычниц!
– Вперед! Вперед! – закричали темные всадники. – Вперед! Вперед! – И кавалькада скрылась в вихре ветра, за рекой и лесами.
– Так прогнать пятнадцатилетних грешниц, которых мы могли бы наставить на путь истинный! – ворчал молодой монах, белокурый и пухлый, как херувим.
– Брат! – шепнул ему на ухо игумен, – ты, верно, забыл: ведь госпожа Алиенор с племянницей там, наверху, ждут нас, чтобы исповедаться.
XXXVI. Великая вольница (1364) [137]
Urbem ingredientur, реr muros currant, domos conscendent, per fenestras intra-bunt quasi fur [138].
Несколько разбойников, бродивших по лесам, грелись у костра, а вокруг теснились деревья, потемки и призраки.
– Есть новость! – сказал один из арбалетчиков, – Король Карл V засылает к нам господина Бертрана Дю Геклена, чтобы помириться; но черта не приманишь, как дрозда на дудочку.
Бродяги только расхохотались, и веселость шайки еще усугубилась, когда из волынки вдруг стал выходить воздух и она жалобно захныкала, словно малыш, у которого прорезается зубик.
– Что такое? – воскликнул наконец один из стрелков, – неужели не наскучила вам еще праздная жизнь? Неужто вы считаете, что достаточно разграбили вы замков, достаточно монастырей? Что касается меня, то я еще не сыт, не пьян. Провались пропадом Жак д'Аркиель, наш атаман. – Волк стал просто легавой. – И да здравствует господин Бертран Дю Геклен, если он оценит меня как следует и возьмет с собою воевать!
Тут огоньки на головешках зарделись и стали синеть; стали синеть и зарделись и лица разбойников. Где-то на хуторе пропел петух.
– Петух пропел, и апостол Петр отрекся от господа нашего Иисуса Христа! – прошептал арбалетчик, осеняя себя крестным знамением.
Рождество! Рождество! Клянусь, с неба деньги сыплются!
– Я насыплю их каждому из вас по котелку.
– Не врешь?
– Клянусь честью всадника!
– А вам-то кто такую кучу денег отсыплет?
– Война.
– С кем?
– С испанцами. Эти безбожники золото лопатами гребут, золотом своих кляч подковывают. Такая прогулочка вам не по душе? Мы мавров, несмышленышей, так прижмем, что они рады будут откупиться.
– До Испании-то, сударь, не рукой подать.
– А у вас нешто сапоги без подметок?
– Этого еще мало.
– Королевские казначеи отвалят вам сто тысяч флоринов, чтобы у вас сил хватило.
– По рукам! Добавим на ваше знамя с королевскими лилиями веточку терновника с наших железных шишаков. Что говорится в песенке-то?
Так что же? Палатки сложили? Повозки снарядили? Давай ходу! – Что ж, храбрецы, посадите здесь желудь, как вернетесь – дуб найдете.
А в отдалении слышался лай охотничьей стаи Жака д'Аркиеля.
Разбойники с пищалями на плече, отряд за отрядом, пустились в путь. В арьергарде один из стрелков бранился с жидом.
– Два каролуса [139] за такой камзол, мошенник! – вскричал стрелок.
– Бог милостив! Я же даю три! – вскричал жид.
Речь шла о роскошном бархатном камзоле, украшенном на рукавах серебряными пряжками в виде охотничьих рожков. Он был прострелен и в крови.
XXXVII. Прокаженные
Посвящается П.-Ж. Давиду [140], скульптору
Подружка, прочь от этих мест,
Не то тебя проказа съест!
Каждое утро, едва только листва освежится росою, ворота лазарета распахивались и прокаженные, подобные древним пустынножителям, на весь день расходились по безлюдной округе: по девственным долинам, по первобытным райским кущам, где в безмятежных, тенистых, зеленых далях виднелись лишь лани, пощипывающие пахучие травы, да цапли, занятые ловлей лягушек в прозрачных болотах.
Некоторые из отверженных разбили садики: взращенная собственными руками роза казалась им благоуханнее, смоква – вкуснее. Иные плели корзины или вытачивали из самшита плошки, устроившись в каменистой пещере, где весело журчал источник и стены были увиты диким вьюнком. Так старались они скоротать быстротечные часы радости и медлительные часы страданий!
Но бывали и такие, что уже не могли даже посидеть у порога лазарета. На этих измученных, истомившихся, удрученных лекарская премудрость уже поставила крест, и они влачили свои призрачные тела по двору, среди высоких белых стен, обращая взор на солнечные часы, стрелка которых торопила бег их жизни и торопила час, когда начнется для них вечность.
А когда они, прислонившись к громоздким столбам, погружались в раздумья, вокруг воцарялась тишина, и ее нарушали только треугольник аистов, бороздивший небо, шелест четок монаха, пробиравшегося по коридору, да щелканье трещоток надзирателей, которые с наступлением сумерек Загоняли скорбных затворников в их кельи.
XXXVIII. Библиофилу
Дети мои, теперь рыцари остались толь ко в книжках.
Зачем оживлять пыльные, обветшалые истории средневековья, раз рыцарство ушло навсегда вместе с песнями менестрелей, чарами волшебниц и славою храбрецов?
Какое дело нынешнему неверующему веку до наших чудесных легенд о том, как святой Георгий сломал копье в поединке с Карлом VII на турнире в Люсоне, как Святой дух на глазах у всех снизошел на членов Тридентского собора, [141]как около города Лангра Вечный Жид подошел к епископу Готцелину и поведал ему о страстях господа нашего Иисуса Христа.
[134]
[135]
[136]
[137] Первоначальный вариант стихотворения под названием «Жак Дезанделис» опубликован в «Провэнсиале» 1 мая 1828 г.
«Великой вольницей» (Les Grandes Compagnies) именовались во Франции середины XIV в. отряды наемников, которые после заключения перемирия между французами и англичанами (1360 г.) превратились в разбойничьи банды, продолжавшие терзать измученную Столетней войной Францию. Французский король Карл V приказал своему коннетаблю (главнокомандующему), талантливому полководцу Бертран Дю Геклену (1320 – 1380), очистить страну от этих шаек. Дю Геклен сумел уговорить «Великую вольницу» отправиться в Испанию, где в то время шла междоусобная война между королем Кастилии и Леона Педро Жестоким и его братом Генрихом Трастамаре, претендовавшим на престол. С помощью «Великой вольницы» Генрих одолел брата и в 1369 г. был коронован в Бургосе.
[138] Бегают по городу, поднимаются на стены, влезают на дома, входят в окна, как воры (лат.).
[139]
[140] Об отношениях Бертрана и скульптора Давида д'Анже см. статью Н. И. Балашова в настоящем издании.