– Но они, скорее всего, об этом не вспомнят, – предупредила Ольга. – Они видят очень много людей. Но попробовать можно. Я буду ужасно рада, если все прояснится. Но вы мне верите, правда ведь?
– Мы верим в вас, мисс Кон, – торжественно произнес Уимзи, – так же глубоко, как и во второй закон термодинамики.
– Что вы хотите этим сказать? – с подозрением спросил мистер Симонс.
– Второй закон термодинамики, – с готовностью объяснил Уимзи, – не дает вселенной сойти с рельсов; без него время пошло бы вспять, как неправильно смотанная кинопленка.
– Неужели? – воскликнула польщенная мисс Кон.
– Алтари колеблются, – продолжал Уимзи. – Мистер Томас [157]может отринуть свой фрак, а мистер Сноуден [158]– отречься от принципов свободной торговли, но второй закон термодинамики останется незыблемым, пока гнездится память в несчастном этом шаре [159], под которым Гамлет разумел свою голову. Однако, посмотрев шире, можно отнести эти слова к планете, которую мы имеем счастье населять. Инспектор Ампелти, кажется, шокирован, но, уверяю вас, я не знаю более выразительного способа засвидетельствовать безоговорочную веру в вашу абсолютную честность. – Он усмехнулся. – Что мне нравится в ваших показаниях, мисс Кон, – они добавляют последний штрих к непроницаемой и темной загадке, которую мы с инспектором взялись решать. Превращают ее в ярчайший пример непостижимой бессмыслицы. Следовательно, в соответствии со вторым законом термодинамики, который гласит, что с каждым часом и минутой мы приближаемся к состоянию полного хаоса, мы можем быть совершенно уверены, что благополучно движемся в правильном направлении. Можете мне не верить, – добавил Уимзи, уносясь на крыльях воображения, – но сейчас я дошел до того состояния, когда малейший проблеск здравого смысла в этом нелепейшем деле не просто собьет меня с толку, но причинит глубокое страдание. Я расследовал неприятные дела, дела трудные, запутанные и даже противоречивые, но дело, основанное на чистейшем абсурде, мне еще не попадалось. Это что-то новенькое. Хоть я человек пресыщенный, но, признаюсь, заинтригован до мозга костей.
– Ну что ж, – подытожил инспектор Ампелти, поднимаясь на ноги, – мы очень признательны вам, мисс, за предоставленную информацию, хотя она пока что не сильно прояснила дело. Если вам придет в голову что-нибудь, связанное с этим Алексисом, или вы, сэр, сумеете вспомнить, где его видели, вы нас очень обяжете. И не обращайте внимания на то, что тут говорил его светлость. Такой уж он человек – то стихи сочиняет, то говорит вот так чудно.
Восстановив, как он полагал, душевное равновесие мисс Ольги Кон, инспектор повел своего спутника к выходу, но, пока он искал шляпу в крошечной прихожей, девушка обратилась к Уимзи.
– Этот полицейский не поверил ни одному моему слову, – взволнованно зашептала она. – Но вы-то ведь верите?
– Верю, – ответил Уимзи. – Но это потому, что я умею верить в то, чего не понимаю. Достигается упражнениями.
Глава XXIII
Свидетельствует театральный агент
Уимзи и инспектор Ампелти провели воскресенье в Лондоне, а в понедельник отправились на Шафтсбери-авеню. Проверка первых двух имен в списке не принесла ничего: один агент не давал никому фотографий Ольги Кон, а второй не смог припомнить вообще ничего на этот счет. Контора третьего агента, мистера Айзека Дж. Салливана, была меньше и грязнее, чем у первых двух. В приемной толпилась обычная для таких мест публика, терпеливо ожидая вызова. Инспектор сообщил свое имя печальному секретарю, который выглядел так, будто всю жизнь говорил людям „нет“ и принимал на себя их гнев. Никакого результата это не принесло. Уимзи, настроенный философски, уселся на скамейку, где уже сидели восемь человек, и стал решать кроссворд в утренней газете. Инспектор ерзал. В дверях кабинета возник секретарь, на которого тут же набросились посетители. Он твердо, но без раздражения их отодвинул и вернулся за стол.
– Послушайте, молодой человек, – сказал инспектор. – Мне срочно нужно увидеть мистера Салливана. Это касается полицейского расследования.
– Мистер Салливан занят, – бесстрастно отозвался секретарь.
– Значит, придется ему освободиться.
– Чуть погодя, – ответил секретарь, переписывая что-то в большую книгу.
– У меня нет времени, – сказал инспектор и шагнул к двери.
– Мистера Салливана нет. – Секретарь с проворством угря бросился ему наперерез.
– Есть, как не быть, – возразил инспектор. – А ну-ка не препятствуйте мне в выполнении служебных обязанностей.
Одной рукой придержав секретаря, другой он распахнул дверь, открыв взорам почти раздетую юную леди, демонстрирующую свои прелести двум дородным джентльменам с большими сигарами.
– Закройте дверь, чтоб вас, – бросил один из них, даже не поглядев в их сторону. – Сквозняк устроили, к тому же так они все сюда вломятся.
– Кто из вас мистер Салливан? – спросил инспектор, не сдаваясь и хищно глядя на вторую дверь в противоположном конце комнаты.
– Салливана нет. Вы закроете дверь?
Инспектор ретировался, потерпев поражение, но был встречен в приемной громкими аплодисментами.
– Как вы думаете, старина, – спросил Уимзи, – кого этот паршивец имеет в виду: „сверкает глазами, проглотив бескрылое двуногое“? Похоже на бенгальскую тигрицу, катавшую смелых девиц [161].
Инспектор фыркнул.
Какое-то время они ждали. Вдруг дверь кабинета снова открылась, и вышла юная леди, одетая и, очевидно, в здравом уме, поскольку улыбнулась присутствующим и сообщила своему знакомому, сидевшему рядом с Уимзи:
– Все в порядке, дорогой. „Девушка в аэроплане“, первый ряд, пою, танцую, начинаю со следующей недели.
Знакомый должным образом ее поздравил, двое мужчин с сигарами и в шляпах вышли, а все собравшиеся ринулись в кабинет.
– Леди, леди, – протестовал секретарь, – так вы ничего не добьетесь. Мистер Салливан занят.
– Послушайте, – подал голос инспектор.
В этот момент дверь приоткрылась на долю дюйма, и нетерпеливый голос прорычал:
– Хоррокс!
– Я передам ему, – торопливо сказал секретарь и червем протиснулся в щель, оттеснив от двери златовласую сильфиду.
– Да хоть сам господь бог. Подождет. Запускайте ту девушку, и эй, Хоррокс…
Секретарь имел неосторожность повернуться спиной. Сильфида тотчас этим воспользовалась. На пороге завязалась перепалка. Затем дверь вдруг распахнулась и разом изрыгнула сильфиду, секретаря и очень полного мужчину, чье добродушное выражение лица полностью противоречило воинственному голосу.
– Грейс, дорогуша, даже не пытайся. Для тебя сегодня ничего нет. Зря тратишь мое время. Будь хорошей девочкой. Я дам тебе знать, когда что-нибудь появится. Привет, Филлис, снова пришла? Молодец. Ты мне можешь понадобиться на той неделе. Нет, Мэмми, седовласые матроны сегодня не нужны. Я… Эге!
Его взгляд упал на Уимзи, который застрял с кроссвордом и рассеянно озирался кругом в поисках вдохновения.
– Эй, Хоррокс! Какого черта вы мне не сказали? За что, по-вашему, я вам плачу? Тратите мое время почем зря. Эй, вы, как вас звать? Вы тут впервые, да? Мне нужен ваш типаж. Эй! Розенкранц!
В дверях возник еще один джентльмен, не такой толстый, но тоже склонный к ожирению.
– Я говорил, мы вам что-нибудь подберем! – радостно проревел первый толстяк.
– Для чего? – лениво спросил мистер Розен-кранц.
– Для чего?! – В реве послышалось негодование. – Для „Восставшего Червя“ [166], разумеется! Вы что, не видите, типаж идеально ложится? Это тот, кто вам нужен, мальчик мой. Все упадут, а? Да тут один нос вытащит вам всю пьесу.
157
Джеймс Генри
158
Филипп
161
Это один из самых известных лимериков – абсурдных стишков:
166
Это название перекликается с фразой из пьесы В. Шекспира „Генрих VI“: „Восстанет даже червь, ногою смятый“ (акт II, сцена 2).