Самым замечательным в нынешней ситуации оказалось то, что Ромашка был теперь не в реанимации, а наконец-то с мамой. На второй день Алису подменил Андрей. На третий день молодые родители разрешили и Светлане побыть с внуком несколько часов.
Малыш был все еще подключен к зонду и капельницам, но его можно было погладить и потрогать. Некоторое время он лежал с открытыми глазами и, как показалось бабушке, внимательно её разглядывал. Потом задремал.
Свете хотелось каждую минуту что-нибудь для него делать: поправлять простынку или одеяльце, менять подгузник, протирать гигиеническими салфетками. До этого дня Алиса с Андреем из каких-то суеверных соображений категорически были против фотосъемок. А здесь Света, наконец-то, могла, пока никто не видит, фотографировать внука на мобильный телефон. И даже тихонько с ним разговаривать. Не так-то просто оказалось усмирить своё желание под любым предлогом прикасаться к малышу и просто любоваться спящим сокровищем.
Через пару дней Роману Куликову сделали первую операцию – поставили временный дренаж в сосуде головного мозга. Через двое суток после операции Алиса настояла, чтобы убрали зонд и стала пытаться кормить малыша из рожка.
– У ребенка глубокое поражение мозга, мамочка, смиритесь уже с этим, – настаивала заведующая отделением, – такие детки, как правило, лишены и сосательного, и глотательного рефлексов. И скорее всего, в дальнейшем ваш мальчик не сможет обходиться без зонда, без газоотводных трубочек и клизмочек. Перистальтику в его ситуации запустить практически нереально, ваша сопутствующая проблема – некроз кишечника. Сначала частичный, он уже и сейчас есть, виден на УЗИ, а со временем, может быть, и полный.
Неожиданно Ромашка не только захватил ротиком рожок, но и медленно, с усилием и большими паузами, стал сосать его содержимое. Это была первая значительная победа. Если не считать, что он все еще жил. Через несколько минут его вырвало.
– Вот видите, – поджав губы, констатировала заведующая, – давайте снова ставить зонд. А то ребенок умрет с голоду!
– А можно покормить его через капельницу? А потом опять попробовать рожок? – жалобно попросила Алиса.
– Ладно, – смилостивилась заведующая, – кормите, как хотите! Под вашу ответственность!
Примерно через неделю, увеличивая по капле в день содержимое рожка, стало возможным отказаться от «питательной» капельницы. Правда, оставались еще капельницы с лекарствами и антибиотиками. Но мешающий общению зонд был преодолен, и рот ребенка был свободен для крика, улыбки и других эмоций.
Так как накормить малыша было непросто, и Ромашка часто срыгивал, он практически не набирал вес. К тому же ребенок стал мучиться от болей в животике, свойственным, впрочем, всем малышам, а, возможно, еще и от головных болей.
Как назло, у Алисы совсем пропало грудное молоко. Она мужественно сцеживалась почти два с половиной месяца, а молоко ушло в самый ответственный и неподходящий момент. Ребенка надо было кормить искусственной смесью, и пришлось тщательно ее подбирать.
Несмотря на дренаж для мозга, торчавший шишкой из головы ребенка, гидроцефалия не отступала. Про шишку врачи говорили, что это не страшно, в принципе так и должно быть. Плохо было то, что, по показаниям УЗИ, раздувалось в размерах и достигло критического размера второе полушарие мозга, где не было дренажа. Ребенок то был крайне вялым, и иногда, особенно по ночам, кричал от боли. Сомов принял решение оперировать второй раз – ставить временный дренаж на другое полушарие.
Как и первая операция, это вторжение в мозг ребенка сопровождалось болезненными процедурами. Перед операцией малышу делали переливание крови и опять подключили зонд. Вторая операция проводилась также под общим наркозом, и Ромашка два дня приходил в себя после дренирования, оставаясь в реанимации. Теперь у малыша образовалась вторая, ассиметричная первой, шишка на голове.
Потом, спустя еще пару недель, была третья нейрохирургическая операция. Сомов очень надеялся, что временные системы дренирования позволят восстановить систему мозгового кровообращения. Но размеры частей мозга, определяемые по УЗИ, предательски продолжали увеличиваться.
Алиса и Андрей досаждали Сомову расспросами, что делать дальше и как будут развиваться события.
– Не знаю! – уходил от прямых ответов нейрохирург. – Голова ребенка – это вам не холодильник. Открыли дверцу, посмотрели, что там не на месте, поправили, что увидели, закрыли дверцу. Ничего там толком не видно и не понятно. Как будет, так и будет. Может так случиться, что мы с вами уже достигли потолка. То есть, той границы, в пределах которой нам удастся что-то исправить. И это наш с вами максимальный успех. С которым придется смириться. Да, есть узи, где можно определить те или иные размеры частей мозга. На ультрасонографии, КТ и МРТ видно, где повреждения очевидны и значительны. Но, во-первых, никогда нельзя точно сказать, до какой степени глубоки эти повреждения, а, во-вторых, что все-таки будет дальше. Есть, конечно, отработанные методики шунтирования, стентирования, дренажа, других хирургических манипуляций. Но нет двух одинаковых детей и ситуаций. Никогда неизвестно, как поведет себя в дальнейшем человеческий мозг. И больной, и здоровый. Для меня это тоже загадка! Чем больше оперирую, тем больше понимаю, сколько там неожиданностей, странностей и тайн. Никогда не теряйте надежды! И медицина развивается, и фармакология. И Бог помогает, если уж всем остальным помочь не под силу! Делай, что должно! И будь, что будет!26