И Жуков, и Эйзенхауэр были профессиональными военными, прошедшими службу с самых низов до высших воинских званий и должностей своих стран.
Немало общего было и в характерах двух военачальников – твердость, решительность, честность, презрение к карьеризму. Однако их отношения нельзя сводить к чисто личностному фактору. Они развивались на фоне военно-политического сотрудничества СССР и США в годы войны.
Жуков недолго был наверху. Огромного авторитета этого человека боялись советские руководители. Сталин снял его с поста заместителя министра обороны. Н. С. Хрущев отправил Жукова в отставку, когда он был министром обороны. Л. И. Брежнев побоялся допустить Жукова на съезд КПСС, делегатом которого Маршал был избран, и не разрешил похоронить выдающегося полководца так, как он того заслуживал.
У меня был гостевой билет на партактив в Кремле в 1957 году, на котором обсуждался вопрос об отставке Жукова. Как ветерану войны горько и обидно было слушать выступления советских военачальников, главным образом политработников, которые, усердствуя не по разуму, пытались чернить полководческую деятельность Жукова. Один вспоминал, как Жуков, будучи в сентябре – октябре 1941 года командующим Ленинградским фронтом, приказал поставить машины одной из танковых частей в замерзшем болотистом лесу. А весной болото разморозилось и танки увязли. Оратор даже не потрудился подумать о том, что командование части не могло не знать о болоте и почему-то не вывело оттуда заранее свои танки.
Другой обвинял Жукова в том, что он жестко наводил порядок в Москве, объявленной на осадном положении. Судьба столицы, а то и страны, висела на волоске, а оратор считал возможным либеральный подход к решению сложнейших проблем в осажденной столице.
И показательно, что никто из выступающих ни разу не назвал Г. К. Жукова «товарищем».
В президиуме находился маршал Р. Я. Малиновский, только что назначенный новым министром обороны СССР. Взяв слово, он подвел своеобразный итог дискуссии по поводу отставки Г. К. Жукова, который поставил в очень деликатное положение хулителей военных заслуг Жукова. Маршал Малиновский сказал, что неправильно принижать вклад «товарища Жукова» в дело разгрома германского фашизма, и далее перешел к обсуждению задач, стоявших перед вооруженными силами страны.
Мне кажется знаменательным тот факт, что Хрущев во время встречи с Эйзенхауэром уделил столь значительное внимание Жукову. Советский лидер чувствовал свою моральную ответственность за необоснованную опалу Маршала Жукова, героя войны, личного друга Эйзенхауэра, и вольно или невольно пытался оправдаться в глазах президента.
Эйзенхауэр вспоминал, что они не очень придерживались повестки дня, согласованной руководителями внешнеполитических ведомств двух стран. Ряд бесед проходил с глазу на глаз, присутствовал только переводчик Н. С. Хрущева. Дуайт писал, что такие доверительные беседы его вполне устраивали, так как давали возможность понять намерения советского гостя, разобраться в особенностях его характера.
О. А. Трояновский, переводчик Н. С. Хрущева во время его визита в США, писал, что «переговоры шли чрезвычайно туго. Время от времени казалось, что они вообще зашли в тупик, хотя беседа все время велась в спокойном и уважительном тоне»[831].
Эйзенхауэр пригласил Хрущева посетить его ферму, находившуюся недалеко от Геттисберга. Гость оживился, оказавшись в компании четырех внуков президента, и начал рассказывать о своих внуках. Узнав у каждого из детей, как их зовут, он на каждое имя дал русский вариант, но оказался в затруднении, когда речь зашла о внучке президента Сюзан. При всем своем желании подходящего русского имени Хрущев назвать не смог. Он пригласил сына президента с женой и детьми составить компанию Эйзенхауэру, когда он нанесет ответный визит в СССР на следующий год. «Родители колебались, а дети восприняли предложение с энтузиазмом». Объясняя свое отношение к предложению Хрущева посетить Советский Союз, сын президента вспоминал: «Я был в ужасе. По моему мнению, наши усилия, направленные на то, чтобы не испортить детей чрезмерным паблисити и вниманием, сталкивались с большими трудностями и без этого предложения». Джон отмечал, что когда в мае 1960 г. Хрущев забрал обратно свое приглашение Эйзенхауэру посетить Советский Союз, то его мать была убеждена, что «он сделал это потому, что я задел его чувства своим неразумным поведением»[832].
В Кэмп-Дэвиде Хрущев вновь вернулся к вопросу о своих взглядах на проблемы военно-морского строительства. Он сообщил президенту, что по его инициативе принято решение приостановить все программы строительства военно-морских судов, в том числе и пяти крейсеров, строительство которых находилось в завершающей стадии.
В ходе многочисленных бесед обсуждался широкий круг проблем – от американской политической системы до характеристики двух экономических систем, до таких международных проблем, как Германия, Берлин, Дальний Восток, Китай.
Хрущев был немало удивлен, узнав, что мэр Лос-Анджелеса, который возражал против поездки советского гостя в «Диснейленд», не подчиняется президенту США. «Теперь, – заметил он, – я начинаю понимать некоторые проблемы президента Эйзенхауэра»[833].
Говоря об ответном визите президента США в СССР, Хрущев отметил, что визит может продолжаться столь долго, как того захочет президент, и только он будет определять свой маршрут. «Он подчеркнул, что мне будет предоставлена возможность «видеть все, что он видел в США», – писал в своих воспоминаниях Эйзенхауэр.
Хрущев высказал уверенность в необходимости организации в максимально короткие сроки четырехсторонней встречи на высшем уровне. Дуайт ответил: «Как и встречи горных вершин, такие встречи обычно бесплодны. Однако с учетом сложившихся обстоятельств я лично не возражаю против такой встречи»[834].
Жесткой ориентации президент придерживался в вопросе о правах западных держав в Берлине. Позицию советской стороны в этом вопросе он интерпретировал как ультимативную и заявил, что, пока она не изменится, он не будет «даже разговаривать об участии в конференции на высшем уровне». Подводя итоги визита высокого гостя, президент писал: «Похоже, что к концу визита Хрущева у общественности (США. – Р. И.) поубавилось пессимизма по сравнению с тем временем, когда он появился на наших берегах. Хрущев позднее много говорил о «духе Кэмп-Дэвида». Это был термин, который я никогда не использовал и не рассматривал как имеющий силу»[835].
Каково было впечатление, произведенное Н. С. Хрущевым на американскую общественность? В канун его визита, 11 сентября в Белом доме был составлен документ, в котором подробно освещались политические взгляды советского лидера, его интересы, особенности характера. Документ начинался с безапелляционной фразы: «По всем показателям, Хрущев – экстраординарная личность». В документе отмечалось: «Его вера, глубокое знание страны и реализм помогли ему перекрыть пропасть, которая существует между советской теорией о том, каково должно быть положение вещей, и реалиями существующей советской системы. Его безыскусные манеры, артистические наклонности и полукомическая внешность вкупе с глубокими знаниями нужд и стремлений народа помогли ему получить большую поддержку режиму со стороны широких масс. В то же время его безжалостность, смелость и проницательность дали ему возможность устранить соперников на пути к верховной власти». Вместе с тем в документе отмечалось, что для Хрущева характерно стремление к «упрощенному решению сложных проблем»[836].
Его поездка в США была первым визитом столь высокого советского официального лица в эту страну, осуществленная к тому же в условиях пика «холодной войны», резкой напряженности в международных отношениях. И естественно, что американское руководство, в первую очередь Эйзенхауэр, стремилось разобраться в нем, понять, что это за человек, в чем его сильные и слабые стороны, насколько можно сквозь призму самого Хрущева понять особенности страны, которую он возглавляет.
836
EL. International Series, Box48, File: Khrushev visit, Sept. 59 (2), Khrushev visit, 9.11.59, p. 3.