Выбрать главу

И далее, несколькими страницами ниже, к концу 1-го акта:

Логик: Значит: вы, быть может, видели два раза одного носорога с одним рогом…

Лавочник [повторяя слова, будто стараясь их понять]: Два раза одного носорога…

Владелец кафеелая то же самое]: С одним рогом…

Логик: …или же вы видели один раз одного носорога с двумя рогами.

Старый господин: [повторяя его слова] Одного носорога с двумя рогами два раза…

Логик: Именно так. Или же вы видели одного носорога с одним рогом, а потом уже другого тоже с одним рогом.

Жена лавочника [из окна]: Ха, ха….

Логик: Или, опять-таки, первоначального носорога с одним рогом, а потом другого с одним рогом <…>[71].

Гений Сапгира (а гений — это способность предсказывать бег времени) соединил принципы «нового» театра абсурда (Сапгир был талантливым драматургом) и традиции русского поэтического авангарда первой половины XX века[72]. (Опыт такого плодотворного синтеза театра и поэзии абсурда позднее воплотится в цикле Сапгира «Монологи. Книга для чтения и представления», 1982.)[73] Как заметил поэт и исследователь авангарда Иван Ахметьев, в «Голосах» «пик формы автора совпал с ситуацией ожидания именно такой книги»[74]. Предметами, куклообразными трибутами мизансцен бытия, статистами изображал своих героев Сапгир периода «Голосов». В «Молчании» к поэту приходит осознание изнутри сюрреалистического (калейдоскопического) сочетания предметов бытия. Статисты стали актерами, осмысливающими авторский текст — и авторское молчание как часть этого текста. Пространство текста и населяющие его предметы и голоса становятся в одно и то же время более конкретными и более условными. Традиционная рампа, отделяющая зрительный зал от сцены-текста, отодвигается, если вовсе не отменяется, и читателю (зрителю воображаемой сцены) предлагается вступить в театрально-поэтическое действо почти наравне с авторским (саморефлексивным) «я» и говорящими-молчащими предметами:

Свидание
…………………… ……………. ……………. <…> ………………………. ….. …… И вдруг — соседи, муж, ребенок, Комната полна пеленок. <…> Муж в ярости: — Что это значит?! Где до сих пор ты шлялась, шлюха?! — Гу-гу-гу — гудят соседи. <…> Постой, она же здесь была. Ее ищу я, беспокоясь. — ВНИМАНИЕ ОТХОДИТ ПОЕЗД. Иду по длинному перрону. Бегу по шпалам. Мчусь по кочкам. Кричу последнему вагону: — Прощай! И машут мне платочком[75].

Обратимся к нескольким характерным фигурациям абсурдизма в книгах «Голоса» и «Молчание».

Пример 1. Стяжение «высокой» литературы с культурными и бытовыми реалиями советской действительности: «Начинается премьера — / Драма Шекспира, / Мольера / И Назыма Хикмета. / Героиня Джульетта, / Дочь короля Лира,/ Любит слесаря Ахмета. / Ахмет не любит Джульетту. / Ахмет встречает Анюту. / <…> / И хохочут фурии / В храме бутафории / И визжат эринии / У трамвайной линии» («Премьера», кн. «Голоса»)[76]. Здесь в тексте абсурдистски закодировано имя «Анна Ахматова» и его культурологическая аура. Фурии и эринии — римские и греческие богини мести — обречены на банальность и беспафосность советского бытия (см. также стихотворение Ильи Сельвинского «Портрет моей матери» (1933): «И все выстраиваются по линии, / Как будто в воздухе летят Эринии, / Богини материнских прав».)

Пример 2. Абсурдно-ассоциативная игра словами и смыслом: «<…> — За здоровье армянина! / — Ты мне друг, враг? / — Я тебе брат, Брут! // — Русским не простим обиду! / — Грек / Воюет за свободу! / — Суд — хороший человек» («Грузинская застольная», кн. «Голоса»)[77]. Комическая абсурдность здесь замешена на реальных исторических событиях и межнациональных отношениях народов СССР.

Пример 3. Подача весьма невероятных, абсурдных событий и происшествий обыденным голосом нейтрального повествователя: «<…> Рыжая шляпа / На солнцепеке / С бабами торгуется. / Курицу — за ноги, / Кроликов — за уши. / „Заячьи вы души, / Гляньте-ка на небо. / Видите: сияет / Зеленая бутылка!“» («Шляпа и кролики», кн. «Голоса»)[78]. Здесь сквозь текст проступают несколько эпизодов из «Алисы в Стране Чудес», особенно из 7-й главы книги Льюиса Кэрролла.

вернуться

71

Ibid. P. 49–50.

вернуться

72

Отдавая предпочтение стихам Игоря Холина того же времени, Всеволод Некрасов несколько иначе оценивает успех Сапгира времени «Голосов»: «…Сапгир, я бы сказал, занял место гения — или, пожалуй, сам даже соорудил такое место. Гений? Гений — это тот, кто знает, как надо. Знает, как надо писать, и пишет. Кто способен предложить свою — и обязательно остро ощутимую <…> версию догмы, т. е. версию метода» (Некрасов В. Лианозовская чернуха. С. 261).

вернуться

73

Целиком опубликована в кн.: Сапгир Г. Лето с ангелами. С. 17–106.

вернуться

74

См.: «Автор „Голосов“ был в состоянии расслышать многие голоса»: Беседа <Ивана Карамазова> с Иваном Ахметьевым. Октябрь — ноябрь 2000; sapgir.narod.ru/talks/about/achmetjev.htm.

вернуться

75

Сапгир Г. Собрание сочинений. Т. 1. С. 123–124.

вернуться

76

СиП. С. 90–91; ср.: Сапгир Г. Собрание сочиненений. Т. 1. С. 44–45.

вернуться

77

СиП. С. 95; ср.: Сапгир Г. Собрание сочинений. Т. 1. С. 56.

вернуться

78

Сапгир Г. Собрание сочинений. Т. 1. С. 60.