Весной 1913 года на заводе вспыхнула забастовка. Молодые рабочие выкрикивали в цехах и на дворе завода «возмутительные» лозунги: «К ответу палачей народа!», «Да здравствует свобода!», «Восьмичасовой рабочий день!», «Демократическая республика!», «Долой самодержавие!».
— Вот это, действительно, настоящее дело! — с восторгом говорил Назукин.
Забастовка началась дружно, словно взорвался порох. Многие из тех, кто вначале равнодушно относился к начавшейся борьбе или боялся ее, были увлечены общим могучим потоком.
Кружковцы Назукина вместе с близкими ребятами-рабочими ходили по домам и квартирам штрейкбрехеров и убеждали их поддержать забастовку. Кое-кому пришлось пригрозить общественным презрением и бойкотом. На другой день вблизи завода появились отдельные группки молодых рабочих. Одним из руководителей-пикетчиков был Назукин. Они остановили и заставили вернуться домой с десяток штрейкбрехеров.
Забастовка прошла организованно и успешно. Не все требования рабочих были удовлетворены, но и сделанные управлением завода уступки означали большую победу. Достижению ее способствовала широкая волна революционного рабочего движения, поднявшаяся по всей России после Ленского расстрела.
Рабочие приступили к работе. Они радовались успеху стачки и завоеванному улучшению своей жизни. Но, спустя две недели, выждав, когда рабочие успокоятся, управление начало расправу с «зачинщиками» забастовки. Втихомолку, вызывая по одиночке, оно уволило с завода значительную группу «неблагонадежных». Среди них оказался и Назукин.
Некоторое время он работал грузчиком на камских пристанях, затем поступил матросом на пароход «Муравей», совершавший рейсы до Нижнего Новгорода. Команда на пароходе была небольшая, и матросам на нем приходилось туго, особенно при погрузке и выгрузке. Однако время, проведенное Назукиным на «Муравье», было, пожалуй, самым привольным, счастливым во всей его молодости. Назукин навсегда полюбил широкие просторы родной Камы и великой Волги. С большим интересом рассматривал он незнакомые города и села, с радостью дышал свежим речным воздухом, купался.
С товарищами по работе, как обычно, сблизился быстро. Помимо того, что Назукин был интересным собеседником, сближению помогало его умение играть на гармонике и любовь к песне. Нередко в пути с парохода «Муравей» неслись над Камой или Волгой задушевные русские песни, задорные уральские и волжские частушки.
После закрытия навигации Назукин приехал в деревню, к семье, но вскоре был призван там на военную службу и направлен в Кронштадт, в Балтийский флот.
В Севастополе
На Балтике Назукин вместе с другими грамотными крепкими матросами, имеющими специальности, был назначен в учебный отряд подводного плавания. Но здесь он успел пройти лишь строевую муштру, «словесность» и коротко ознакомиться с общим устройством подводных лодок. Затем в числе 46 учеников-подводников он был отправлен в Севастополь, в Черноморский флотский экипаж, где только что открылась школа подводного плавания[3].
Стремительно наступала весна 1914 года. После холодного, сумрачного Кронштадта, почерневшего от дождей, радостно было видеть зеленеющую необъятную степь, букетики подснежников и фиалок, продающиеся на станциях, буйно цветущие крымские сады.
Назукин с большим интересом занимался в школе подводников. Он и здесь много читал и охотно делился знаниями с товарищами. Внимательно присматриваясь к рабочим и матросам, пытался установить связь с революционной организацией. Но это оказалось нелегким делом. Через некоторое время узнал, что два года назад во флоте готовилось восстание, но не состоялось. Царские власти разгромили революционеров. Более пятисот матросов было арестовано, шестнадцать из них расстреляли, остальных бросили в тюрьмы, сослали.
Через несколько месяцев школа подводного плавания была окончена. Назукина назначили на старую подводную лодку «Судак». «Старушка» была ненадежной, и ее личный состав комплектовали из хорошо подготовленных матросов. Матросы дивизиона «старушек» жили на блокшиве — старом, вышедшем из строя пароходе. Назукин поселился здесь же. Скоро он среди подводников стал своим человеком.
В августе началась первая мировая империалистическая война. Все более тревожные письма стали получать матросы из дому. Они узнавали о гибели родных на фронтах, о росте дороговизны.
3
Центральный государственный архив Военно-Морского Флота (ЦГАВМФ), ф. 482, оп. 1, д. 14, лл. 144–145, 171–171 об.