Вскоре городские ворота Велиграда остались позади, и герои выехали на широкий тракт, ведущий на юг, в сторону Дремучего леса и знаменитых Прибиздошных болот.
Маркиз Жак де Гак терпеть не мог Тридевятоземелье. Здесь его раздражало все!
Еда — эти пельмени с медвежатиной и лосятиной, которые словно сами прыгали в рот, этот жуткий красный суп, именуемый трудно выговариваемым словом «борсшч![19]», эти таящие на языке сочнейшие кусочки бараньего мяса, едва снятые с углей… а напитки — ледяной, с погреба, чуть кисловатый квас, так хорошо утоляющий жажду, клюквенный морс, тягучий кисель… а пиво, сколько в Велиграде было сортов пива, не счесть!
Куда привычней и понятней маркизу были лягушачьи лапки под соусом «Буль-бульон», да садовые улитки, еще с утра ползавшие по грядкам и даже не подозревавшие о своей печальной участи, а так же простая постная рыба, мелкая и костистая, но такая привычная и любимая…
Эх, нет в других странах той эстетики и культуры питания, каковая присутствует в благословенной Франкии! Одно слово, дикари! А те, кто говорит, что франкийская кухня произошла от бедности, просто ничего не понимают в картофельных обрезках — даже их можно приготовить с отменным вкусом!
Но еда и напитки — сущие мелочи по сравнению с местными людьми и дорогами. Человечишки — все сплошь бородатые, да хитрые. Того и гляди норовят или обсчитать, или кистенем по голове тюкнуть, и поминай, как звали. А дороги… о покойниках или хорошо, или ничего, кроме правды.
Но все минусы перевешивал один огромный плюс — полцарства! Где-нибудь в Бургундии, Нормандии, Шампани или Провансе полцарства — это отсюда и до забора. А здесь, в Тридевятоземелье, полцарства — словно десяток-другой Франкий, со всеми провинциями вместе взятыми. Таким добром не разбрасываются! И маркиз намеревался заполучить ценный приз, чего бы это ему ни стоило.
Поэтому выехал он сразу после объявления задания. Карету, разумеется, пришлось вернуть. Жак арендовал ее лишь на пару часов — пустить пыль в глаза. Денег на содержание экипажа у него не было, как и на слуг. Последний старый садовник, работавший в его именье больше полувека, укатил в неизвестном направлении пару месяцев назад*, и с тех пор более никто его не видел.
Ходить садовник не мог, потеряв много лет назад ноги в «Туфельной войне». Тогда король Франкии поспорил с королем Шпании, что туфли можно носить наоборот. Левую туфлю на правой ноге, а правую — на левой. По итогам войны погибло множества подданных с обеих сторон — пересчитать их не стали, счетовод тоже погиб, а короли помирились после того, как оба на практике попробовали предложенный способ ношения туфель и нашли его неудобным. Садовник же изобрел для себя деревянную коробку с колесиками, на которую он садился сверху, крутил ручки и колеса вращались. На ней и укатил в неизвестность. Ходили слухи, что он продал патент на коробку и вскоре разбогател.
Остальные слуги разбежались еще раньше — ну а как тут не бежать, когда жалование не плачено по полгода, и даже харчеваться нечем — в погребах пусто[20].
Переночевав в случайном шалаше в кустах у дороги, де Гак уже с раннего утра вновь был в седле.
— Ничего, господа, вы все еще у меня попляшете! — приговаривал маркиз, пришпоривая старого рыже-зеленого коня, доставшегося ему в наследство от отца.
Конь страшно хрипел от непривычных для его возраста нагрузок и готов был скончаться в любую минуту.
Деньги, деньги! Все дело в деньгах! Как только Жак де Гак узнал о том, что богатая наследница будет разыграна, словно фант, он тут же помчался по знакомым клянчить на взнос. Тысяча золотых монет — целое состояние, но и знакомых за четыреста лет истории рода скопилось множество. Наобещав[21] всем с три короба, маркиз собрал требуемую сумму. И вот он уже скачет на местные болота искать какую-то особую птицу.
Де Гак не удосужился узнать у местных, что это за птица, чем она славится и как ее лучше ловить. Он считал себя много умнее, опытнее и находчивее любого жителя Тридевятоземелья. И уж, тем более, веселее!
Но действительность оказалась гораздо грустнее любых самых негативных представлений о ней.
Конь пал замертво прямо перед дорожным камнем, на котором было начертано следующее:
«Налево пойдешь — сожран будёшь, направо пойдешь — утонёшь, прямо пойдешь — все равно крякнёшь!»
19
20