У меня создалось мнение, что или мы несправедливо обращаемся с евреями, так как они, в действительности, выполняя наши шпионские поручения, приносят Германии больше пользы, чем вреда, или они используются людьми, которые являются нашими идеологическими противниками и таким образом защищают евреев. Это было примерно в 1942 или 1944 г., во всяком случае, в то время, когда уже не Шелленберг, а Гуппенкотен был заместителем Мюллера, поскольку в послужном списке он был первым после Мюллера; в то время как в войсках обращают внимание на чин, у служащих критерием является служебное положение. С офицером в приемной Канариса мы согласовали дату нашего визита; мы были вежливо приняты морским офицером, и тут открылась дверь: Канарис появился в адмиральском мундире, обменялся с нами дружеским рукопожатием и пригласил в свой кабинет. Гуппенкотен был спокойным, молчаливым человеком, опытным работником в своей области, поэтому его вопросы были очень лаконичны. Я также высказал Канарису определенное недоумение по поводу того, что его ведомство слишком часто прибегает к услугам находящихся в Германии или на оккупированных территориях евреев в качестве тайных агентов. Канарис удивился по этому поводу и пообещал проконтролировать этот вопрос; так как, разумеется, еврей не является надежным человеком в посредничестве для получения национал-социалистической Германией важной информации, на основании которой мы принимали бы решения, имеющие в дальнейшем огромное значение. После этой беседы практически ничего не изменилось, только теперь служба абвера должна была подавать заявки на освобождение евреев, готовящихся для работы за границей, в местные полицейские участки. Так продолжалось без изменений до 20 июля 1944 г. Канарис точно знал о полученном мной задании и в разговоре со мной был не слишком сдержан; меня удивило, что адмирал, да еще в такой должности, мог быть таким дружелюбным не только по отношению ко мне, но и к Гуппенкотену. В принципе, Канарис отказался от работы с евреями, не беря во внимание особые случаи. Недавно я прочел в какой-то газете слово «лис», связанное с фильмом о Канарисе, и удивился, почему люди, делавшие фильм, употребили это слово, которое я когда-то слышал от Мюллера. В этой связи слово «лис» меня очень озадачило, я хотел бы узнать, почему киношники использовали именно это сравнение, кто стоит за этим, куда тянутся ниточки? «Лис» — сказал как-то мой непосредственный начальник о Канарисе, и «лис» — читаю я спустя 13 лет в одной из газет, писавших об этом фильме. Случайность?[728]
Фридрих Панцингер
Я познакомился с Мюллером в июле 1919 г., когда мы оба — Мюллер, а затем и я, начали карьеру полицейских. В последующие годы мы были вместе на различных курсах в образовательных учреждениях, при этом бросались в глаза интеллигентность Мюллера и его мужской характер. С 1927 по 1929 гг. мы вместе готовились к трудному экзамену на полицейского средней ступени, в который в Баварии входили не только прусский экзамен для так называемого высшего криминального служащего (комиссара), но и большая часть общеобразовательных предметов (основная специальность). Мюллер сдал экзамен первым (я вторым) с оценкой «отлично». В это время Мюллер уже на протяжении нескольких лет работал в политическом отделе управления полиции в качестве ответственного за вопросы, связанные с коммунистическими движениями. Это было как раз то время, которое характеризуется как время жесточайшего столкновения коммунизма с зарождающимся национал-социализмом.