Разумеется, Куба, как и Тайвань, Южная Корея никогда не были империями. То, что их объединяло с последними, – право сильного, как основа легитимации институтов существующего режима. Их примеры показывают, насколько в современном мире это ненадежный фундамент.
§ 3. Механизмы краха авторитаризма
Прогнозировать время начала кризиса авторитарного режима трудно. Порой он долго не наступает, но когда начинается, то развертывается стремительно, быстрее, чем кто бы то мог предположить. Лидеры авторитарных режимов нередко сами не понимают, почему это происходит. Последний шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви, изумленный развитием событий в 1978 г., спрашивал американского посла в Иране Джорджа Салливэна: «Меня беспокоит то, что происходящее находится за пределами возможностей КГБ. Значит, это работа британских секретных служб или ЦРУ. Почему ЦРУ решило работать против меня?».[127]
Механизмы краха авторитарного режима разнообразны. Нередко они связаны с личной судьбой диктатора. Стабильность такой политической структуры зависит от жизни или состояния здоровья автократа, вокруг которого объединилась политическая элита. Со смертью правителя нередко начинается этап распрей в правящей верхушке. Так, уход из жизни Чан Кайши (1975 г.) открыл дорогу демократии на Тайване, убийство президента Южной Кореи Пак Чжон Хи в октябре 1979 г. ускорило процесс демократизации страны.
Иногда механизм развертывания кризиса связан с военным поражением. Яркий пример тому – развитие событий в Аргентине после войны за Мальвинские (Фолклендские) острова.
Информационная глобализация – важный фактор подрыва стабильности авторитарных режимов. В мире начала XX в. подавляющая часть населения плохо представляет себе, что происходит вне их деревни, как устроены другие социальные структуры. XX в. сделал мир интегрированным. Знание того, как устроены политические системы развитых стран, общедоступно. Объяснять народу, особенно его молодой, образованной части, что их сверстники в других странах имеют право на свободу и участие в решении проблем страны, а они – нет, что за них это сделают начальники, на стороне которых сила, – задача, не имеющая решения.
Одна из причин кризисов, приводящих к краху авторитарные режимы, – межнациональные конфликты. Именно поэтому такие режимы менее стабильны в этнически и религиозно разнородных государствах.[128]
Бывают и иные варианты. Краху шахского режима в Иране не предшествовали ни военное поражение, ни смерть автократа, ни острый межнациональный конфликт. Он произошел на фоне благоприятной конъюнктуры нефтяного рынка и роста благосостояния. Но все-таки чаще всего развалу авторитарного режима предшествует экономический кризис.
Мир современного экономического роста динамичен, трудно предсказуем. Достоверное прогнозирование цен на сырьевые ресурсы или курсов мировых валют за пределами возможностей экономической науки. Жизнь заставляет адаптироваться к внешним вызовам. Их трудно предвидеть, к ним нельзя подготовиться. История XX в. полна примеров кризисов, которых ни национальные власти, ни международное сообщество не ожидали. Это реальность, с которой приходится считаться. Кризиса 1994 г. в Мексике ни квалифицированное руководство Международного валютного фонда, ни американское Казначейство не ждали. Нежданным для специалистов стал финансовый кризис 1997–1998 гг. в Юго-Восточной Азии, распространившийся затем на постсоветское пространство и Латинскую Америку.[129]
В конце 1990-х годов была опубликована подготовленная на высоком профессиональном уровне книга, посвященная проблемам, с которыми столкнулись нефтедобывающие страны на фоне падения цен на нефть в 1980-х годах. Индонезия в ней рассматривалась как пример успешной адаптации к изменившимся условиям мирового развития.[130] До того как книга успела выйти в свет, индонезийский режим в результате событий в Юго-Восточиой Азии рухнул.[131]
Столкнувшись с экономическим кризисом, правительству приходится сокращать бюджетные расходы, повышать налоги, девальвировать национальную валюту, ограничивать импорт, сокращать дотации. Все это тяжелые, непопулярные меры. Чтобы проводить их, режим должен быть уверен, что общество их примет или что он способен использовать силу, чтобы остановить возможные беспорядки.
Слабость авторитарных режимов, столкнувшихся с подобным кризисом, в том, что они не обладают ни первым, ни вторым ресурсом. Обществу, воспринимающему режим как нелегитимный и коррумпированный, объяснить необходимость принятия набора экономических мер, суть которых в том, чтобы «затянуть пояса», трудно. Коррупция, которую при росте благосостояния воспринимали как явление неприятное, но неизбежное, на фоне кризиса становится вызовом представлению о разумном и справедливом устройстве общества.
Краху авторитарного режима предшествует период нестабильности – время, когда этот режим теряет остатки легитимности. В ретроспективе его начало определить не трудно. Скажем, в Иране оно относится к 1970–1978 гг., когда шахский режим усиливает контроль секретных служб за ежедневной жизнью граждан, репрессии против оппозиционных лидеров. В 1970 г. в Иране по политическим причинам не была взорвана ни одна бомба. В 1972 г. число политически мотивированных взрывов достигло 13. В 1974 г. прошли студенческие беспорядки, волнения, связанные с продовольственным снабжением в Тегеране. С середины 1970-х годов растет привлекательность идей радикального фундаментализма. В 1977–1978 гг. череда массовых демонстраций, сопровождающихся применением насилия, становится характерной чертой жизни страны.[132]
Если автократ сохраняет контроль над силовыми структурами, он может подавить общественное недовольство привычными для авторитарного режима способами, показав, что способен пролить столько крови, сколько нужно, чтобы сохранить власть. Но в кризисной ситуации убеждение в нелегитимности и нестабильности режима нередко распространяется и на солдат, сержантов, младших офицеров. Когда диктатору особенно нужны лояльные силовые структуры, они перестают работать.
Проблемы нестабильности авторитарных режимов не кончаются с их крушением. В отсутствие легального политического процесса, парламента, влияющего на жизнь общества и поэтому ответственного, центрами притяжения оппозиции оказываются самые простые лозунги. Суть их стандартна: «Смерть продажному антинародному режиму»; «Справедливость и перераспределение» (взять все и поделить); «Нет – режиму национальной измены» (радикальный национализм). Сочетание подобных лозунгов – сильное средство борьбы против режима. Оно характерно, например, для возглавляемого Ф. Кастро движения 26 июля на Кубе 1950-х годов. Попытки воплотить в жизнь эти лозунги – не лучшая гарантия построения стабильной демократии.[133]
Авторитарный режим при всей его нелегитимности – функционирующая власть. На улицах есть полиция, поддерживающая порядок; если страна относительно развитая, то дети ходят в школу, в больнице можно получить медицинскую помощь. Тем, кто не пережил крах авторитарных режимов, трудно понять, что их конец означает крах институтов, обеспечивающих хоть какой-то закон и порядок.[134] Решения американских властей в Ираке летом 2003 г. о дебаасизации, роспуске полиции и армии саддамовского режима, принятые без оценки их последствий для обеспечения порядка на улицах, надежности энергоснабжения, сохранности имущества государственных учреждений, – наглядное тому свидетельство.
То, что способность власти монополизировать применение насилия – важнейший элемент стабильного государственного устройства, известно, по меньшей мере, со времен публикаций классической работы М. Вебера.[135] При крахе авторитарного режима способность новых властей применять насилие для обеспечения порядка ограничена, иногда подорвана. Даже когда существовавшие силовые структуры не расформировывают, они теряют вкус к продолжению собственной деятельности. Для них не ясно, насколько устойчива новая власть, не вернется ли старая, будут ли они наказаны за сотрудничество со сменившимися правителями. В этой ситуации естественная стратегия – ничего не делать.
128
129
130
131
132
133
Немало людей, работавших в кубинских органах власти после революции, впоследствии эмигрировавших, говорили мне, что приняли это решение после того, как поняли, что Куба для Ф. Кастро интереса не представляет. Для него она – в рамках программы-минимум – средство начала антиамериканской революции в Латинской Америке, в рамках программы-максимум – инструмент уничтожения Соединенных Штатов.
134
В. Липпман справедливо отмечает: «Нет ничего более важного для человека, чем жить в сообществе, которое является управляемым, хорошо, если самоуправляемым, замечательно, если хорошо управляемым, но в любом случае – управляемым». (См.: Lippman W. New York Herald Tribune. 1963. December 10.) Последний номер основанного Н. Карамзиным и продолженного М. Стасюлевичем журнала «Вестник Европы» за январь-апрель 1918 г. наглядно демонстрирует характерное для общественного сознания российской либеральной интеллигенции непонимание того, что крах несовершенного и коррумпированного режима может привести к крушению государственных институтов, хаосу в экономике и обществе, делающему привычную, несовершенную, но нормальную жизнь невозможной.