Европейские части турецкой армии собирались неподалеку от Эдирне, бывшего Адрианополя.
Каждое утро султан, окруженный свитой пашей, военачальников и санждак-беев, отправлялся на осмотр прибывающих войск. Вернувшись во дворец, он наспех проглатывал пищу и даже не сменив одежд, направлялся в свои палаты, где выслушивал донесения гонцов из азиатских провинций. Вести приходили радостные: только возле Анкары численность войск начинала переваливать за две сотни тысяч воинов.
Однако в глазах высших сановников все чаще вспыхивал тревожный огонек: им, умудренным опытом многих войн, хорошо были знакомы все тяготы по удержанию в узде столь огромной армии. И потому, получив приглашение от своего старого друга, великого визиря, скоротать вечер за партией в шахматы, правитель Западного бейлика Караджа-бей отправился в его палаты, внутренне уже готовый к непростому разговору.
Удобно устроившись на подушках и едва прикоснувшись к угощению, бейлер-бей пристально взглянул на Халиль-пашу, приподнял нефритовую фигурку и сделал первый ход. Визирь чуть качнул головой и в свою очередь двинул пешку на середину поля. Некоторое время они играли молча. Затем Халиль-паша, как бы невзначай, упомянул донесение коменданта Анкары, сокрушенно посетовав на ограниченный кругозор этого некогда именитого полководца.
— За гребнем мелких забот ставленники нашего повелителя порой не в силах проникнуться величием замыслов султана. Да живет он вечно! — заключил визирь.
Караджа-бей был полностью согласен со словами визиря и, откровенность за откровенность, поведал первому советнику о многочисленных жалобах, приходящих от управителей бейлика.
— Наша армия велика и могуча, да приумножит Аллах число ее воинов! Моё сердце не может не ликовать, когда я узнаю о всё новых и новых отрядах, спешащих к нам с вассальных земель. Однако, надо сознаться, обеспечивать войска необходимым количеством провианта становиться все труднее.
— Я знаю, ты не одинок в своей головной боли, — заметил визирь. — Наш друг, владыка Восточного бейлика Исхак-паша, испытывает те же затруднения.
Караджа-бей вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— А между тем, — продолжал визирь, поигрывая увесистой фигуркой шахматного слона, — число едоков в нашей армии может резко возрасти. Заметь, паша, я говорю «едоков», а не отважных, знающих свое ремесло солдат.
— Я теряюсь в догадках, но надеюсь, что моя мысль верна: под «едоками» великий визирь подразумевает аккынджы?
— Да, но не только их. В последнее время я не раз с удивлением отмечал при дворе, в окружении султана и даже среди моих собственных слуг весьма активное обсуждение возможности джихада.
Караджа-бей ненадолго задумался.
— Меня тоже поверг в смущение внезапно распространившийся слух. Ведь в объявлении священной войны всем неверным пока нет необходимости?
— Ты прав, паша. Джихад может быть объявлен лишь в годы напряженных войн, когда неверные могут посягнуть на наши реликвии и святыни. Но бросать клич к всеобщей борьбе с христианами лишь для того, чтобы завладеть городом, который и так наполовину в наших руках? Нет, мой разум не в состоянии постичь этого.
Караджа-бей медленно поглаживал свою надушенную и завитую бороду.
— Принесет ли это вред нашему делу? И если да, то как оценит великий визирь последствия этого шага?
— Будущее темно и неясно даже для предсказателей. Но я твердо знаю одно: с объявлением джихада могут всколыхнуться огромные людские массы. Весьма вероятно, что на призыв устремятся многие подданные прочих правоверных государей. Включая даже наших старинных недругов, беев Карамана и Аккоюнлу. Вслед за ними, учитывая прошлогоднюю засуху и как следствие — голод и всеобщее обнищание, могут двинутся отряды, а то и просто толпы аккынджи из удаленных земель Азии и Африки. Вот тогда-то и произойдет самое неприятное.
— …..? — сановник поднял брови в немом вопросе.
— Мы потеряем контроль над армией. Просто не сможем совладать с таким количеством людей. Турки окажутся одними из многих, рвущихся на завоевание новых областей христианского мира. Войска пройдут по центральной Анатолии, но не задержатся надолго у Константинополя — ведь цель объявления священной войны не осада одного города, а схватка со всем враждебным миром.
Рука бея уже не гладила, а нервно подергивала бородку.
— По выражению твоих глаз, бей, я вижу — ты начинаешь осознавать все, или почти все пагубные последствия этого шага. Воинственные орды окажутся, а может и надолго застрянут на землях твоего бейлика, а ведь большинство населения Румелии[8] — христиане. Много ли налогов ты соберешь на следующий год? Возможно даже, тебе придется пожертвовать частью своего имущества, чтобы не только прокормить эту ораву солдат, но и возместить казне недобор податей с вконец обнищавших и ограбленных данников.