Потом он воротился к лосю, разрезал обескровленное уже горло и стал пластать мясо. Уложив несколько кусков в мешок, Всеслав поднялся на ноги и тут увидел рядом с собой волчонка. Тот теперь не скалился, а только сыто слизывал серым языком на пасти кровь. Он не сопротивлялся, когда волхв, обмотав ему лапы ремнем, перекинул за спину и понес в избу.
Стол был накрыт, и меньший Всеслав, увидев вошедшего Соловья, поднялся с лавки и двинулся к печке.
— Подожди! Смотри, нового жильца к нам принес! — остановил его волхв.
Он скинул с плеча волчонка и развязал его. Зверь оскалил зубы, потом, сильно шатаясь и часто приседая на пути, побрел в горницу, громко стуча когтями по полу.
— Вот, корми теперь и его, пока он в лес не смотрит! — ухмыльнулся Соловей.
Но волчонок сам отыскал блюдце с молоком, поставленное в подпечье для домового, стал громко хлебать.
— Отбери скорей! — рассердился Всеслав. — В другое блюдце налей ему.
Лето шло своим чередом, в избе было спокойно, но волхв спал плохо, да и днем, при работе, все время помнил, что в Чижах стучат плотничьи секиры, а царьградские попы вовсе не намереваются отсюда уходить.
Однажды у Клязьмы он встретил смерда из заречной веси, и тот рассказал, что народ в Чижах ропщет сильнее — византийцы и вирник с отроками находятся там уже восьмую седьмицу, а в каждую из них княжьим людям велено поставлять по семь ведер солоду, по барану или по пол говяжьей туши, деньгами две ногаты. Ежедневно полагалось давать еще по две курицы, сыр, пшена вдосталь и довольствовать коней. Конца же сидению в веси пришельцев не видно. Те же ожесточаются все сильнее — рыщут окрест, Рода ищут; но бог сгинул бесследно. Погоняют плотников и грозят разрушить печи во всех избах.
Через несколько дней после этого разговора Всеслав пошел в Чижи. Настороженно пройдя по улице, он приблизился к стройке. Несколько венцов из свежеотесанных ровных бревен лежало на камнях, трава вокруг них была густо усыпана белой стружкой. Молчаливые плотники в промокших от пота рубахах дробно стучали секирами и тесалами[46].
Неподалеку от храма на бревнах сидели иноземцы. Кулик сразу же заметил волхва, подозвал его.
Всеслав подходил медленно, разбрасывая ременными лаптями стружку; каждый раз, сталкиваясь с византийцами, он остро ощущал на себе их ненависть, и ему казалось, что чернобородые иноверцы вот теперь и приступят к нему со страшным требованием.
— Ты отыскал Рода, волхв? — спросил Кулик.
Стук на стройке прекратился.
— Нет, я больше не искал.
— Почему?
— Я знаю, что не найду; Ор и Ратай Схоронили кумира надежно.
— Значит, они не только от нас, но и от вас, русичей, спрятали Рода?
— Кто–нибудь когда–нибудь найдет!
— Найдет… Найдет через тысячу лет, а к тому времени ваш кумир сгниет совсем! Знаешь, сколько это — тысяча?
— Знаю, я жил в Киеве.
Попы переглянулись, выслушивая Кулика, снова уставились на Всеслава.
— Давно ты там был?
— Когда Владимир народ крестил, я был!
— Не Владимир — Василий! А почему же ты не крестился?
Всеслав замолчал. Отвечать правду он не страшился, но видел, что сейчас попина это не интересует.
— А в Липовой Гриве есть Род?
— Ты сам знаешь!
— Ну! Почему же его никто не прячет, не зарывает в землю? В твоей веси другие смерды?
Из–за спины Соловья вдруг вышли вирник и Опенок. Вирник повернул к Всеславу красное, потное лицо, оглядел мутными пьяными глазами, потопал дальше и, закряхтев, сел на бревно возле греков. Опенок, державший в руках небольшую корчагу, остановился возле него.
— Этот украл? — нахмурился вирник.
— Нет, — ответил Кулик, — не он… Но… Послушай, волхв, а в своей Гриве ты не будешь прятать Рода? Ты же волхв?
— Я — не буду!
— Но это же твой бог… бес… Ему ты служишь?!
— Я верую в него! Служить же ему не надо! Небу и солнцу ведь не надо служить?!
Царьградцы громко заговорили между собой, будто стали препираться; княжий же вирник вдруг остервенился, заорал на смердов:
— Чего выпучились?! Руби дальше!
Позади волхва зашевелились, стукнула секира, затем другая, и работа пошла дальше.
Всеслав ждал, когда византийцы опять обратятся к нему, но те продолжали спорить; тогда Соловей развернулся и зашагал к улице, обходя храм. Возле прорубленного в клети входа он приостановился, вошел внутрь. Бревенчатые стены окружали землю с еще зеленой травой, сверху на нее пока светило солнце, а на верхних бревнах сидели плотники.
46
тесало — прообраз рубанка; короткими ударами им тесали дерево; пил в те времена не было