Ты знаешь, старый друг, не фраза речи эти:
Я с детства, Гийераг, пошел путем иным.
Все шесть десятков лет, в труде прожитых им,
Столь твердо мой отец[57] держался строгих правил,
Что сыну лишь гроши да свой пример оставил.
Хоть мне судейские со всех сторон родня[58],
Другое ремесло к себе влекло меня,
И я, устав носить бумаг казенных связки,
Дворец юстиции сменил на склон парнасский.
Моя семья, дрожа, смотрела, как на свет
В пыли архивных дел рождается поэт,
Как с музой по ночам он учиняет блудни,
А после нежится в постели до полудня.
Поняв, что в бедности мне жить придется впредь,
Я приучил себя богатств не вожделеть
И посвятил, чтоб быть свободным до могилы,
Исканью истины все помыслы и силы.
Могло ли в голову прийти кому-нибудь,
Сколь легок для меня столь трудный будет путь?
Но тот, чьей доброте нет меры и границы,
Великий наш король, умеющий сторицей
Вознаграждать своих наискромнейших слуг,
За искренность мою меня осыпал вдруг
Благодеяньями[59], которых я не стою,
Упрочив мой доход со щедростью такою,
Что зависть и нужда не страшны больше мне.
Своею участью доволен я вполне,
И пусть капризница Фортуна козни строит —
Стук колеса ее меня не беспокоит.
Питаю я теперь желание одно —
Превозносить того, кем столько мне дано.
Охвачен этими высокими мечтами,
В постели по ночам я думаю часами,
Каких божественных, хвалебных, звучных од
Достоин государь, чьих я вкусил щедрот.
Лишь эта мысль мой сон пока еще тревожит.
Но если пламенное рвенье мне поможет
И, безупречный труд создав монарху в честь,
Я уплачу ему свой долг, хоть и не весь,
Ты друга, Гийераг, считать бахвалом вправе.
Коль соблазнят меня корысть или тщеславье
Опять искать того, что счастьем мы зовем,
В утехах суетных, а не в себе самом.
Экс, 8 августа 1679
Милостивый государь,
Я полагаю, что должен отдать вам отчет о том, как меня принял г-н вице-легат Авиньонский. Я прибыл вечером с твердым намерением не допускать никаких торжественных речей и просить соблюдать мое инкогнито, ежели бы узнали, что я нахожусь в городе, где мне надобно было отдать кое-какие распоряжения насчет тюков, позаботиться о которых, но моему мнению, было вовсе не грешно для посла[61], не имеющего возможности обзаводиться своей экипировкой дважды. Я остановился у г-на Мартинона, от которого несчастье так и не отступило. Г-н вице-легат не преминул направить ко мне вскоре своего секретаря. Я ему сказал, что мне нездоровится, что завтра, в четыре часа утра, я отправлюсь в Кабриер, что со мною лишь двое слуг и что я прошу его избавить меня от церемоний, подготовленных им с тою же торжественностью, которой почтил меня король. Через некоторое время я направил к г-ну вице-легату одного из дворян в знак моей признательности и ответной любезности. Я поехал с визитом к кабриерскому приору и возвратился в тот же день поздно вечером к г-ну де Монтарегу с намерением не появляться более в Авиньоне. У г-на де Монтарега я застал трех посланцев, коим было решительно наказано пояснить мне, что папа и король никогда не простили бы г-ну вице-легату его огромной оплошности, ежели бы он не оказал мне всевозможных почестей, а посему он особо просил г-на Мартинона добиться от меня милостивого согласия посетить Авиньон. Я встретил г-на вице-легата на борту, где он ожидал, чтобы я сошел с корабля, заполненного, по указанию г-на де Монтарега, гвардейцами, лангедокскими дворянами и представителями вильневского консульства. Я сел в церемониальную карету, коей предшествовал отряд конной гвардии, одетой наподобие королевских шеволежеров[62], и, как мне кажется, на этом все сходство и кончается. Все население Авиньона вышло на набережную порта; дамы, которые, по-видимому, находят меня очень толстым, присутствовали там тоже, и я полагаю, что все кареты Комитата[63] получили распоряжение занять свое место в кортеже, тем более, что их насчитывалось сорок две. Мы проехали по самой длинной дороге, направляясь во дворец, где стреляли изо всех пушек. Г-н вице-легат провел меня в свои апартаменты; он заверил меня, что я хозяин всех здешних владений; я же ему ответил, что не собираюсь злоупотреблять своею властью. Он дал в мою честь роскошный ужин, а на следующий день — еще более роскошный обед и сопроводил меня, все с тем же кортежем, до границ своих владений. Я передал ему, что, поскольку он желает принять меня как королевского посла, я хочу, чтобы меня встречали, как г-на герцога д’Эстре[64], и это было исполнено.
вернуться
... мой отец... — Жилль Буало (1584—1657), секретарь парижской судебной палаты.
вернуться
Хоть мне судейские со всех сторон родня... — Буало был не только сыном секретаря суда; его брат Жером занял место отца, три сестры жены Буало были замужем также за судебными секретарями т. д.
вернуться
...меня осыпал вдруг благодеяньями... — Людовик XIV с 1672 г. стал оказывать поэту с каждым годом растущее внимание: дал ему большую пенсию, придворные должности и т. д.
вернуться
Помпонн, Симон Арно де (1618—1699) — французский государственный деятель; в 1671—1679 гг. был государственным секретарем по иностранным делам. Письмо к Помпонну впервые опубликовано в 1962 г. В этом письме Гийераг описывает свои посещения авиньонских чиновников и членов местного самоуправления.
вернуться
... для посла... — Назначенный послом в Турцию, Гийераг направлялся в Тулон, оттуда — в Константинополь.
вернуться
Шеволежеры — так назывались отряды легкой кавалерии, они обычно входили в состав почетного эскорта.
вернуться
Комитат (или Комта) — название старой французской области, центром которой был Авиньон.
вернуться
Д'Эстре, Франсу а-Аннибаль (1623—1687) — французский дипломат, был послом в Риме.