Дабы выказать в какой-то мере признательность г-ну вице-легату, я не могу не сообщить вам, милостивый государь, что он отличается весьма строгою нравственностью, что он любит правосудие и что высшие должностные лица Комитата чистосердечно заявили мне, что здешние владения никогда так хорошо не управлялись. За ужином г-н вице-легат сказал мне, что надобно быть безумным, чтобы не бояться короля, совершенно не понимая, сколь далеко простирается его слава и могущество, и быть весьма негодным человеком, чтобы не испытывать особое, нежное почтение к его величеству. Он показал мне свой труд, начатый им по истории Франции, и своего рода хронологическую таблицу. Я сообщил ему о составе палат, учрежденных согласно Эдикту[65], и он, со слезами на глазах, воскликнул, что король, несомненно, заслужит рая, он, покоривший Фландрию и Франш-Конте[66]; в порыве своем он произнес еще несколько слов, более лестных для короля, нежели для Людовика Святого[67]. Мне сказали, что он испытывает большое желание стать нунцием[68]; в обыденной беседе речь его отличается изрядным благоразумием и большой размеренностью; он раздает милостыню и ведет примерный образ жизни, он многое изучает и собрал вокруг себя кое-кого из ученых. Поверьте мне, милостивый государь, я не рассчитываю на то, чтобы посол в Константинополе был в какой-то мере причастен к назначению нунциев во Франции...
Архиепископ Авиньонский прислал спросить у меня, подам ли я ему руку у себя в доме, ежели бы он посетил меня во дворце; я ему ответил, что не подам; на сем переговоры закончились, и я его так и не видел.
Здесь я пробуду три-четыре дня, дабы поработать с представителями коммерции, а затем направлюсь в Тулон. Остаюсь со всем возможным почтением, милостивый государь, вашим нижайшим и покорнейшим слугою.
Гийераг.
КОЛЬБЕР — ГИЙЕРАГУ[69]
Сен-Жермен, 4 апреля 1680
Вы знаете, что я интересуюсь редкими рукописями, которые могли бы украсить мою библиотеку. Уверенный в вашей дружбе, я прошу вас, пока вы будете в Константинополе, поискать их для меня и мне их переслать. Я прошу вас также время от времени давать мне знать о произведенных вами расходах, чтобы я мог их возместить.
К тому же я очень рад уведомить вас, что господин Сован, консул на Кипре, написал мне, что у архиепископа Кипра, который сейчас находится в Константинополе, есть хорошие рукописи, и их можно было бы у него купить. Я думаю, что вы сами увидите, что тут можно сделать, не идя на излишний риск и не поступая опрометчиво.
Остаюсь вашим покорнейшим слугой.
ГИЙЕРАГ — ГОСПОЖЕ ДЕ ЛА САБЛИЕР[70]
Пера[71], Палэ-де-Франс
14 мая [1680]
Я необычайно изумлен, милостивая государыня, той честью, которую вы уготовили моим письмам. Quae excidunt esse non insulsa sufficit[72], вам не следовало предавать их гласности и распространять небрежности, допускаемые в доверительной и дружеской беседе: вот я и писателем стал, вопреки моему намерению. Дело не в том, что я не смог бы им быть, примерно как тот, кто непрестанно сочиняет вам хвалебные стихи[73]; и, поскольку вы рассылаете сочинения повсюду, даже на родину Гомера, я должен быть умеренно польщен, узнав, что благодаря вашим заботам письма мои читаются в обителях Фельянов и Неизлечимых[74]. Нелепыми делает эти стихи отнюдь не то, что вы — бабушка: разве Венера не была бабушкой?
Я знаю, милостивая государыня, что вы хотите, чтобы я вам написал все, что я говорил по сему поводу. Итак, уверяю вас, что, si corpore quaestum fecisses[75], вы смогли бы и прежде и теперь еще отстроить парижские стены, подобно тому как Фрина[76] могла отстроить фиванские; такого рода слова никогда не оскорбляли женщин самой строгой нравственности. Правда, ежели бы вам захотелось оградить таким образом все предместья, расходы, пожалуй, оказались бы несколько чрезмерными.
Я собираюсь раскрыть перед вами сердце и простодушно признаться в важной тайне, которую я от вас тщательно скрывал и о которой даже сейчас не смею вам заявить, не подготовив вас к этому надлежащим образом. Надобно вам сказать, милостивая государыня, что суда, идущие из Константинополя, порою захватываются; я очень болезненно переношу такие злоключения, как и подобает доброму посланнику, который не может равнодушно относиться к потерям негоциантов, и мне, в частности, очень досадно, что письма, написанные мною, попадают в руки корсаров, друзей г-на де Нантуйе[77], который никогда не подавал своему лакею повода к отчаянию. Я могу не подвергать себя более подобным случайностям, но средство противодействия им столь сурово, что я до сей поры не отваживался к нему прибегать. Такого рода осмотрительность заставит вас признать, что я не так уж недостоин тех похвал, которыми вам было угодно меня почтить по поводу известного знания мною света и даже учтивости, ежели мне позволено так выразиться вслед за вами, милостивая государыня, способной все понять и оправдать. Признаюсь вам, нет ничего более верного, нежели венецианский путь: ни одно письмо, отправленное таким образом, не теряется; все они обычно надежно и даже очень надежно вручаются, ибо стоимость провоза весьма велика. Мне отлично известно, что письма — это необходимые или приятные беседы с отсутствующими друзьями. Я ничуть не сомневаюсь в том, что вам угодно всегда празднично отмечать получение моих писем: по мог ли я в порыве легкомысленной доверчивости пойти на то, чтобы умерить вашу пылкую радость горестным размышлением над непредвиденными расходами, и разве не похвальна моя осмотрительность, ибо, горя желанием вам писать и огорчаясь в то же время, что письма мои могут потеряться, я не захотел в таких крайних обстоятельствах нарушать финансовые расчеты, раз навсегда заведенные у вас в доме, и стать причиною того, чтобы вашей служанке Мадлен вздумалось вписать вам в счета какую-то неизвестную сумму? Неужто же я мог забыть, что статьи, составляющие вашу приходо-расходную книгу, которую я сотни раз видел у вас на столе в неуместном соседстве с Горацием, содержат перечень су и денье, истраченных с неизменной пользою на репу, яйца, молоко и мясную вырезку? Мог ли я полагать, что г-н Галише[78] не будет доблестно сражаться у входа в ваш дом с разносчиком почты, упорно отказываясь принять посылку, обложенную сбором в сорок су, и подвергая себя опасности ранения, которое в его или вашем расстроенном воображении могло бы доставить ему заслуженное место в Доме инвалидов? Не случайно, милостивая государыня, умолял я вас сообщить мне, разбогатели ли вы после того, как уладили дела с вашими детьми[79]; но вы этого мне не разъяснили, и ничто не могло поколебать моего первоначального представления о вашей пристойной бедности, переносимой с философским терпением. Ведь совсем недавно вы взяли на себя обязательство уплачивать за наем довольно скромного помещения; в письмах, присылаемых мне из Парижа, ничего не говорится о том, что вы стали жить значительно лучше. Г-н де Лафонтен, спустившись с чердака, попадает на антресоли[80], где он, должно быть, жестоко мерз минувшей зимою, не отважившись, по всей видимости, протопить хворостом свое новое жилище, точно так же, как он не предложил вам, из скромности, привести в порядок на своей прежней квартире старую раму, совершенно не заклеенную бумагой, где свободно гулял и снег и ветер. Не могу не заметить вам по сему поводу, милостивая государыня, что вы следуете тем же правилам гостеприимства, которые действуют в знаменитом монастыре Калогеров[81], построенном, по преданию, святым Павлом[82] близ Ангоры, в Галатии[83]. Они обязаны давать приют и кормить всех путников, к какому бы званию и к какой бы религии те ни принадлежали. Эти добрые и милосердные иноки предлагают утомленным и умирающим с голоду путешественникам немного молока, немного воды и старую, разрушенную со всех сторон обитель для ночлега: они поистине держат открытый стол, и во всем обширном монастыре нет помещения, отведенного под кухню. Но вернемся к г-ну де Лафонтену. Он проводит жизнь у Фельянов[84] или у Неизлечимых, среди вечно молящихся монахов и отшельников; он не будет вдаваться в подробности или изучать обычаи, существующие на сей счет.
65
66
67
68
69
70
Г-жа де Ла Саблиер, Маргарита Эссен, маркиза (1636—1693) — светская дама, славившаяся своим умом и красотой; приятельница Лафонтена. Письмо Гийерага впервые опубликовано Ф. Делоффром («Revue d’Histoire Littéraire de la France», 1965, № 4, p. 504—607).
72
«Достаточно, что исходящее от меня не лишено остроты»
73
74
75
«торгуя своим телом»
76
77
79
80
82
84