Однако этим утром под сводами подвала было необычно людно.
Три монаха стояли без дела близ новой машины, засунув руки в рукава, и следили за четвертым монахом, стоявшим у подножия лестницы. Четвертый монах терпеливо смотрел вверх на пятого монаха, который стоял на площадке и следил за входом на лестницу.
Брат Корнхауэр хлопотал над своим аппаратом, словно заботливая мать над дитятей. Когда уже не осталось болтающихся проводов и регулировать больше было нечего, он удалился в отсек Естественной Теологии — читать и ждать. Было бы желательно дать последние краткие указания своим помощникам, но он предпочел сохранить тишину, и если какая-нибудь мысль о предстоящем событии как о личном триумфе и мелькнула в его сознании пока он ждал, выражение лица монастырского изобретателя не давало никакого намека на это. С тех пор, как аббат пренебрег демонстрацией машины, брат Корнхауэр не ожидал одобрения с чьей-либо стороны и даже преодолел свою склонность смотреть на дома Пауло с некоторой укоризной.
Негромкий свист со стороны лестницы снова всполошил подвал, хотя ранее уже было несколько ложных сигналов тревоги. Очевидно, никто не сообщил знаменитому дону, какое изумительное изобретение ожидает в подвале его инспекцию. Очевидно, что, если ему вообще было об этом сказано, то важность изобретения была приуменьшена. Очевидно, отец аббат побеспокоился о том, чтобы они охладили свой пыл. Именно это означали взгляды, которыми они обменивались во время ожидания. На этот раз предостерегающий свист не был напрасным. Монах, который следил за верхней частью лестницы, торжественно повернулся и поклонился пятому монаху, что стоял на лестничной площадке.
— In principle Deus…[101] — произнес он мягко. Пятый монах повернулся и поклонился четвертому монаху, стоящему у основания лестницы.
— …caelum et terrain creavit.[102]
Четвертый монах повернулся к трем другим, без дела стоящим за машиной.
— Vacuus autem erat mundus…[103] — объявил он.
— …cum tenebris in superficie profundorum.[104] — хором ответили монахи.
— Ortus est Dei Spiritus supra aquas,[105] — воззвал брат Корнхауэр, сопровождая возвращение книги на место грохотом цепи.
— …gratias creatori Spiritol,[106] — отозвалась его команда.
— Dixitque Deus: «Fiat lux»,[107] — произнес изобретатель тоном приказа.
Монахи, караулившие на лестнице, спустились вниз и заняли свои места. Четверо встали у колеса с крестовиной, пятый склонился над динамомашиной. Шестой монах поднял раскладную лестницу и устроился на верхней ступеньке; при этом его голова уперлась в арочный свод. Он надел на лицо маску из зачерненного промасленного пергамента для защиты глаз, затем ощупал лампу и регулировочный винт-барашек, а брат Корнхауэр тем временем с нетерпением следил за ним снизу.
— …et lux ergo fasta est,[108] — сказал монах, отыскав винт.
— Lucem esse bonam Deus vidit,[109] — обратился изобретатель к пятому монаху.
Пятый монах склонился над динамомашиной со свечой, в последний раз осмотреть щеточные контакты.
— …et secrevit lucem a tenebris,[110] — сказал он наконец, продолжая свое занятие.
— …lucem appelavit «diem» et tenebras «noctes»,[111] — хором заключили монахи у приводного колеса и уперлись плечами в перекладины крестовины.
Заскрипели и застонали оси, тележные колеса динамомашины начали вращаться, их низкое жужжание вскоре перешло в рев, затем в жалобный визг, а монахи, напрягаясь и пыхтя, все раскручивали приводное колесо. Наблюдающий за динамомашиной монах увидел, что от скорости вращения спицы расплылись и превратились в сплошной круг.
— Vespere occaso[112]… — начал он, затем остановился, лизнул два пальца и прикоснулся к контактам. Щелкнула искра.
— Luccifer![113] — завопил монах, отскакивая, а затем добавил жалобно: — ormus est primo die.[114]
— Контакт! — приказал брат Корнхауэр, когда дом Пауло, дон Таддео и его секретарь начали спускаться по лестнице.
Монах на лестнице зажег дугу. Прозвучало резкое «спфффт», и ослепительный свет затопил своды подвала сиянием, которого никто не видел двенадцать столетий.
Спускавшиеся по лестнице остановились. У дона Таддео перехватило дух, он только и смог, что выругаться на родном языке. Он отступил назад на одну ступеньку. Аббат, который не присутствовал на испытаниях и не верил сумасбродным заявлениям очевидцев, побледнел и прервал свою речь на полуслове. Секретарь в панике обратился в бегство с криком: «Пожар!»