Формула «мир внутри» позволяет объяснить и феномен отсутствия субъективности, вывернутости наизнанку, сдержанности в выражении даже самых сильных чувств. Субъективные чувства все время поверяются миром, растворяются в нем. Сосредоточенность в себе не означает при этом сосредоточенности на себе.
Отсюда же вытекает и другое свойство романа — мир, вмещенный внутрь, неизбежно становится обобщенным; вся пестрота конкретности не умещается там. Море и острова в нем; ручьи и источники; горы — земля, окруженная небом; леса — деревья, кустарники, травы; солнце и ветер... Статистический анализ словаря Гёльдерлина покажет, сколь велик в нем удельный вес существительных с общим значением, прилагательных высокого стиля — будто и здесь он стремится не профанировать текст. Многое увидено сверху, издалека, когда частности сглаживаются. Но вот он спустился с горы, и общий план — как в современном нам кинематографе — сменяется средними: встречный прохожий с приветливым лицом, девочка с букетиком земляники, человек, обрывающий вишни. И крупным планом: окно Диотимы — открытое, добрый знак. «И вот я стоял перед ней, запыхавшись и шатаясь, прижимая сплетенные руки к сердцу, чтобы заглушить его трепет, боролся и противился, силясь не захлебнуться в беспредельной любви» (с. 124 наст. изд.).
Все географические и исторические реалии, астрономия, древняя мифология образуют в этом внутреннем мире наполненную смыслом систему — это не просто названия, безразличные к тому, что рассказывается, технический антураж действия (как было не только в греческом романе, но и в «греческом романе» XVII—XVIII вв.; даже в знаменитых балладах Шиллера оказывается несущественным, идет ли речь о сицилийском ныряльщике, тиране острова Самоса или американских индейцах; и античные боги в его стихах — лишь знаки системы, иероглифы, понятные для посвященных, не более того). Мир, опрокинутый внутрь, оказывается и пространственно измененным: то, что дальше всего, должно быть в самом центре души, бесконечность, стянутая узлом, втесненная в бесконечно малое пространство.
Теперь становится понятной и поразительная современность Гёльдерлина — и резкие перепады восприятия его в разные эпохи. Авторы, писавшие о Гёльдерлине, — а это не только литературоведы, но и поэты и романисты, философы, крупные мыслители, политики — гораздо больше сообщают о себе и о времени, в котором они жили, нежели о нем. Но в течение многих десятилетий усилиями многих людей в разных странах любовно собирались материалы и создавались труды «Im Dienste Hölderlins», как безукоризненно точно сказал один из крупнейших исследователей Гёльдерлина — Адольф Бек, противопоставив этот лозунг лозунгу Пьера Берто: «Im Namen Hölderlins». «Служа Гёльдерлину» против «От имени Гёльдерлина», «Во имя Гёльдерлина». П. Берто несколько лет назад предпринял попытку доказать, что Гёльдерлин, подобно Гамлету, искусно разыгрывал душевную болезнь [415]. Сам понимая тщетность своих усилий, Берто в конце этой пространной книги объясняет, что им двигало в этом предприятии: то была обида и боль за то, что один из величайших поэтов Германии часто именуется помешанным, полоумным, психом... Если все дело в словах, то по-русски есть высокое слово: безумец. Никто не может выразить лучше безумное время на разломе эпох, чем эта порода людей. Об этом писал А. В. Луначарский в Предисловии к «Смерти Эмпедокла»: «Он [Гёльдерлин] поставил себе непомерную задачу. Будучи поэтом-мессией, провозвестником мира, борцом за новые пути, казавшиеся ему ясными, пути восторженного энтузиазма, романтики, слияния с сущностью бытия и на этом построенной культуры, не уступая никому и ни в чем, непрактичный, всем чуждый, как редкий металл, не могущий войти ни в какое химическое соединение с окружающими, Гёльдерлин погиб. Но он погиб как великий человек. И из его могилы растет живое дерево, к которому многие ходят теперь на поклон» [416].
Он умер 7 июня 1843 г. в возрасте 73 лет и в субботу 10 июня в 10 часов утра был похоронен на тюбингенском кладбище. «С ним ушел от нас поэт, — писал накануне брату Кристофу Густав Шваб, — один из тех, ών ούκ άξιος о κόσμος: которых мир недостоин».
Около ста студентов и несколько преподавателей университета шли за гробом. Не было ни официальных представителей, ни оркестра, ни прочих церемониальных символов. Когда гроб опустили в могилу, хмурое небо вдруг прояснилось и выглянуло солнце.
ОБОСНОВАНИЕ ТЕКСТА
В основу настоящего издания «Гипериона» положен текст романа, вышедшего в Тюбингене в издательстве Котта в 1797—1799 гг.: Hyperion oder Der Eremit in Griechenland von Friedrich Hölderlin. Erster Band. Tübingen: 1797. In der J. G. Cotta’schen Buchhandlung.
415