Эванс ссылается и на еще одно отличие. Французская революция, пишет он, «имела ясный канон учений», как и Русская революция в октябре 1917 г. «Национал-социалисты, напротив, не только не имели определенного плана переустройства общества, но даже и готовой модели общества, которое они якобы хотели революционизировать. Гитлер, по-видимому, понимал под революцией замену людей, занимающих руководящие посты во власти и пользующихся большим авторитетом»[160]. Его сторонники в СА, продолжает Эванс, понимали под революцией «в конце концов не более, чем продолжение потасовок и уличных боев, к которым они привыкли во время фазы захвата власти»[161]. И «несмотря на все их агрессивные фразы эгалитарного характера, национал-социалисты были в конечном итоге равнодушны к неравенству в обществе»[162]. Результаты изложенного в настоящей книге однозначно противоречат такому взгляду. Утверждение, что Гитлер понимал под революцией лишь «замену персон», может выдвигать только тот, кто глубоко не интересовался миром его идей. В главе 11.3 моей книги я показываю, что национал-социалисты связывали свою революцию с претензией на радикальное переустройство всех сфер человеческой жизни в духе их революции.
Неловкость, которую, называя национал-социализм «революцией», испытывают как раз такие историки, как Эванс, определенно занимающий в политике левые позиции, объясняется, предположительно, тем, что с этим понятием обычно связывают по большей части положительные коннотации[163]. Даже в обычном словоупотреблении понятие «революция» воспринимается как положительное, в отличие от понятий «реакционный» или «контрреволюционный». Ни одному рекламному агентству не пришло бы в голову говорить о «контрреволюции» в дизайне автомобиля, а вот «революция» отдает прогрессом[164]. Примерно так же обстоит дело с понятиями «социальный», «эгалитарный», «государство всеобщего благоденствия» или «социальное государство», которые сам я вовсе не безоговорочно связывал бы с позитивной оценкой, но которые в политическом дискурсе, а также как раз у многих историков, имеют положительный подтекст. Отвращение, испытываемое, когда с ними связывают Гитлера и национал-социализм, подпитывается еще и за счет положительного нормативного наполнения этих понятий и связанного с ними содержания, как выше уже было показано на примере понятия «модернизм»[165].
Когда оспаривается эгалитаризирующее воздействие национал-социализма, то у многих историков это связано еще и с тем, что они используют в качестве критерия степень и радикальность коммунистических революций. Эванс, историк, вышедший из марксистской традиции, пишет во втором томе своего описания Третьего рейха, в главе «Социальное обетование и социальная действительность»: «Национал-социалисты не планировали, например, основополагающую реформу налоговой системы, чтобы уравнять чистый доход работающих граждан, и не руководили экономикой тем способом, который использовался в СССР, а позднее в ГДР, чтобы по возможности уменьшать различия между бедными и богатыми. И в Третьем рейхе еще были богатые и бедные, как это было во все времена»[166].
Как показано в разделе IV настоящей книги, Гитлер действительно отрицательно относился к национализации всех средств производства, хотя его взгляды со временем радикализировались, и он не исключал в конце концов социализацию важнейших частей экономики Германии в послевоенный период. Когда анализируешь высказывания Гитлера о его планах на послевоенный период, становится ясно, что он планировал изменения в экономике, далеко выходящие за то, что на самом деле было реализовано в Третьем рейхе.
Классовую борьбу следовало преодолеть не за счет отключения всех рыночных механизмов и отмены института частной собственности на средства производства, как при коммунистических системах, а благодаря повышению социальной мобильности и улучшению возможностей подъема по социальной лестнице для рабочих. Поэтому недопустимо неявно или открыто использовать похожее на коммунистические системы преобразование экономики в качестве критерия выполнения Третьим рейхом своих социальных обещаний.
Новейшие биографии Гитлера:
Кершоу, Ульрих, Лонгерих, Пита, Симмс
Осталось ли в самом деле еще так много рассказать о Гитлере, что каждые несколько лет возникает нужда в новой крупной биографии? В 1998 и 2000 г. вышли (сначала на английском, а несколько позднее в переводе на немецкий) два тома биографии Гитлера объемом больше 2300 страниц, написанной Яном Кершоу; в 2003 г. Ральф-Георг Ройт выпустил биографию на 685 страницах; в 2013 г. Фолькер Ульрих выпустил первый том (1889–1939) биографии Гитлера объемом 1088 страниц; двумя годами позже последовала биография Гитлера на 1296 страницах, написанная Петером Лонгерихом.
163
Абельсхаузер и Фауст заявили, что необходимо различать «между хорошими революциями французского или также русского типа и захватом власти национал-социалистами» (Abelshauser/Faust, S. 115).
164
Эта положительная коннотация понятия «революция» по сути дела неуместна, как сформулировал Александер Галлус: «Свою просветительскую и прогрессивно-оптимистическую невинность революции уже давно утратили, ибо в своем течении и результате могли лишь колебаться между миролюбием и терроризмом, свободой и принуждением, демократией и диктатурой. Нормативная амбивалентность идет рука об руку с эмпирико-аналитическим многообразием» (Gallus, S. 575).
165
Эванс прав, когда констатирует: «Точка зрения, согласно которой национал-социализм сознательно стремился к модернизации германского общества, принимается немногими, по крайней мере в том виде, в каком она представлена у Цительманна» (Evans, Das Dritte Reich, Bd. II/2, S. 946 f., Anm. 183).