Когда после окончания Второй мировой войны народу Германии стали известны во всем их значении факты об ужасах концлагерей, об убийстве шести миллионов евреев, наступил глубокий шок, продолжающий действовать до сегодняшнего дня.
Психологически понятно, что началась демонизация человека, двенадцать лет стоявшего во главе Германии. Пытались решить эту проблему, сваливая всю ответственность на сумасшедшего «психопата», которому удалось, благодаря демоническим или сверхчеловеческим качествам и способностям, увлечь за собой народ. Не желали признавать факты искреннего восторга и ликования и искали извинение в аргументе, что жестокая бесчеловечная диктатура с самого начала исключала всякую возможность сопротивления. Это также было понятно, поскольку победители говорили о «коллективной» вине всего немецкого народа, и немцы должны были защищаться от этого утверждения, если не желали быть объявленными нацией преступников без малейшей надежды когда-нибудь вернуть утраченный суверенитет.
В то же время все эти реакции не вели к «преодолению прошлого». Ведь загадка о том, как миллионы людей могли приветствовать человека, приказавшего убить шесть миллионов человек и развязавшего величайшую войну мировой истории, оставалась неразгаданной. Поэтому часто прибегали к иррациональным попыткам истолкования. В вышедшей в 1946 г. книге «Фюрер и соблазненные» говорилось, например:
«Итак, если попытаться понять одну из величайших человеческих трагедий в ее взаимосвязях, то окажутся непригодными обычные, моральные и даже политические масштабы; нужно будет мыслить более крупными комплексами. Наталкиваешься на сверхчеловеческое, недочеловеческое, внечеловеческое, и приходится решиться на то, чтобы видеть в демоне немецкого народа, освободителе с арапником, истинного гения душевного вырождения, принцип, природное явление за пределами всякой дискуссии»[224].
Но, в то время как Гитлеру, с одной стороны, приписывались сверхчеловеческие способности, его, с другой стороны, не принимали всерьез. Выражение, запущенное Вейтом Валентином и часто потом цитированное, согласно которому история Гитлера есть история его недооценки[225], относилось не только к периоду до 1945 г., но в такой же мере и ко времени после. Недооценка Гитлера выражалась и в том, что сначала его изображали как действовавшего без плана и цели, одержимого лишь жаждой власти оппортуниста[226].
Особой заслугой Эберхарда Йекеля является то, что он в своей работе о «Мировоззрении Гитлера» (1969), напротив, доказал, что Гитлер разработал внутренне вполне логичное мировоззрение, бывшее ориентиром его политической деятельности. Но и Йекель все еще исходил из того, что у Гитлера были «только две истинные цели», а именно завоевание жизненного пространства на востоке и «удаление евреев». Социальная, экономическая и внутренняя политика были для Гитлера, по мнению Йекеля, лишь средством для достижения двух главных целей. По сути дела, Йекель в значительной степени все же оставался в плену «старого», им самим раскритикованного образа Гитлера. Гитлер был «на самом деле в течение долгого времени оппортунистом», и это не касается только двух его главных целей, полагает Йекель. Он, правда, сам признавал, что его интерпретация мировоззрения Гитлера «ничего или почти ничего не добавляет к ответу на вопрос, как и почему этот человек смог прийти к власти и таким ужасным образом достичь своих целей»[227].
Но ведь именно это остается главной проблемой: как удалось Гитлеру приводить в восхищение миллионы и миллионы людей, следовавших за ним почти вплоть до поражения и в значительной степени добровольно, а не по принуждению? Раскрытие целей Гитлера — удаление евреев и завоевание жизненного пространства — вряд ли может способствовать объяснению. Ведь Гитлер, разумеется, пришел к власти не с обещанием убить шесть миллионов евреев и развязать величайшую войну в истории. Напротив, ни антисемитизм, ни требование жизненного пространства не играли существенной роли в его речах на том этапе, когда ему удалось прорваться к роли вождя миллионов (с 1930 по 1932 г.). Но почему он добился такого успеха? Были ли это лишь благоприятствовавшие ему внешние обстоятельства — экономический кризис, унижение Германии Версальским договором и крушение Веймарской демократической системы? Или это были его ораторское искусство и талант демагога? Наверняка и то и другое, но прежде всего еще кое-что: это была — такова идея настоящего исследования — революционная программа Гитлера, сделавшая его вождем масс. Этот взгляд на Гитлера как революционера не нов и не бесспорен. Вопрос, был ли Гитлер революционером, а национал-социализм революционным движением, занимал уже его современников и всегда приводил в дискуссиях к столкновению противоположных точек зрения. В то время как в отношении русской Октябрьской революции и Французской революции 1789 г. никогда не возникали сомнения, что речь шла именно о настоящих революциях, мнения о том, следует ли и захват власти национал-социалистами понимать как революцию, расходились с самого начала.
226
Об этой точке зрения ср.: Rauschning, Nihilismus, S. 50–56, 294, 305, 308, а также Rauschning, Gespräche, S. 127 f.