То, что Мосс не увидел, а именно социальные масштабы нацистской революции, попало в поле зрения, когда такие авторы, как Ральф Дарендорф и Давид Шёнбаум, в середине 60-х годов пришли в своих исследованиях к выводу о том, что национал-социализм имел эффект «социальной революции», содержанием которой была «модернизация». Под социологическим понятием модернизации имеется в виду процесс индустриализации, изменения, рационализации, технизации и секуляризации, в котором исчезали традиционные связи регионального и религиозного характера, а также традиционные классовые и сословные барьеры. Этот процесс может происходить в различных формах и не привязан к определенной общественной системе. В западноевропейских странах, прежде всего в Англии и Франции, он был начат или форсирован буржуазно-демократической революцией и был исторически неразрывно связан с Просвещением, требованием реализации прав человека, либеральной свободы, участия в политической деятельности и толерантности. Но это не является единственно возможной и исторически доказуемой формой модернизации. В качестве контрпримера можно назвать не только развитие событий в России, где большевистская революция и сталинская диктатура, несомненно, дали существенный толчок модернизации и сделали возможным скачок в современное, в высокой степени техничное, индустриальное общество, но и различные «диктатуры развития» в странах так называемого третьего мира. Поэтому напрашивался вопрос: можно ли интерпретировать фашизм и национал-социализм как специфическую форму этого процесса модернизации[241]. Так, Дарендорф писал, что национал-социализм «осуществил для Германии социальную революцию, потерявшуюся в искривлениях императорской Германии и задержавшуюся из-за сумбура Веймарской республики». Будучи тоталитарным движением, национал-социализм должен был разрушить традиционные антилиберальные связи лояльности с регионами и религией, семьей и корпорацией: «Люди при этом извлекаются из традиционных собственных, часто особенно тесных и интимных, связей и уравниваются друг с другом». Однако эта социальная революция произошла как бы непреднамеренно: «Нельзя сказать, что Гитлер появился, чтобы развязать и совершить эту революцию. Напротив: написанные им материалы и его речи, как и вся громоздкая национал-социалистическая идеология, свидетельствуют о том, что традиция и ценности прошлого должны были быть восстановлены; нацисты охотно изображали себя Катонами там, где в действительности были радикальными обновленцами. Гитлеру был нужен модерн, как бы мало он его ни любил»[242].
Похожие аргументы выдвигал и Шёнбаум: национал-социализм не только породил «новое социальное сознание», но и привел к настоящему повышению шансов на подъем по социальной лестнице. «Национал-социализм ускорил уже значительную мобильность германского индустриального общества; по крайней мере, он создал климат для социального подъема и предъявлял достаточно часто соответствующие доказательства». Но и Шёнбаум пришел к выводу, что эти последствия национал-социалистической революции были противоположностью тому, чего национал-социалисты, собственно, хотели. Национал-социализм был, таким образом, «двойной революцией», «одновременно революцией целей и средств. Революция целей имела идеологическую природу; она объявляла войну буржуазному и индустриальному обществу. Революция средств была ее противоположностью. Она была буржуазной и индустриальной, поскольку даже война с индустриальным обществом в индустриальную эпоху должна вестись индустриальными средствами и поскольку нужна буржуазия, чтобы с ней бороться»[243].
Хотя мы вполне согласны с тезисом Дарендорфа и Шёнбаума, что национал-социализм имел эффект социальной революции, в данном исследовании мы собираемся доказать, что второй тезис обоих авторов, согласно которому этот процесс был непреднамеренным и совершался вопреки собственным намерениям Гитлера, не может быть поддержан.