Через два года Гитлер заявил в речи в память об этом событии: «Когда пролилась эта кровь [8 ноября 1923 г. — Р. Ц.], закончился первый акт германской драмы. Ничего больше сделать было нельзя. Потому что теперь легальное насилие стояло с оружием перед национальным освободительным движением. И теперь должно было прийти осознание, что этим путем в Германии больше идти нельзя. Время прошло. И вот вторая бесконечная заслуга павших. Девять лет я должен был легально бороться за власть в Германии. До меня это пытались многие другие. Но поскольку они проповедовали легальность, в свое движение они смогли заполучить только слабаков, только трусливых. Революционные, активные люди стояли вне их рядов. Если бы я в ноябре 1923 года не попробовал эту революцию, то не мог бы девять лет говорить: с этого момента боремся только легально. Или я бы заполучил только половинчатых». Когда его противники внутри партии выступали и критиковали его курс легальности, Гитлер мог им ответить: «Господа! Чего вы хотите, вы хотите учить меня, как бороться? Где вы были, когда мы ударили? Мне не нужны ваши поучения о революции или легальности. Все это я уже однажды сделал. У вас не оказалось мужества. Так что теперь помалкивайте!»[473]
Что ссылка на насильственную революционную попытку ноября 1923 г. действительно играла важную роль в спорах с противниками внутри партии, становится ясно из письма Грегора Штрассера от 7 августа 1930 г., в котором он отчетливо высказал свое отрицательное отношение к критике со стороны своего брата Отто. Между последним и Гитлером незадолго до этого произошел окончательный разрыв, причем свою роль сыграл и спор по вопросу о «легальной» революции. «Адольф Гитлер и его сотрудники, — пишет Грегор Штрассер, — никогда не скрывали, что хотят одного, а именно власти в государстве, причем целиком и полностью, чтобы потом реализовать то, что они уже описали и провозгласили в 1919 г. Никогда не отстаивалась точка зрения, что захват власти может быть достигнут только одним путем, а именно революцией снизу, хотя в соответствующее и подходящее время и такая попытка была предпринята с риском для жизни 9 ноября 1923 г., притом что ни один из находящихся сегодня в „революционном“ лагере не участвовал и даже не был членом партии»[474].
Из этой аргументации Г. Штрассера, как и Гитлера, становится ясным значение 9 ноября 1923 г. во внутрипартийных спорах. Гитлер всегда мог сослаться на то, что он вполне в состоянии действовать как революционер, если понадобится и с использованием насильственных средств. Но, хотя Гитлер восемь лет придерживался провозглашенного им курса легальности, не только у многих его сторонников, особенно в СА и среди левых нацистов[475], но и у него самого иногда возникали сомнения в том, что этот путь действительно приведет к успеху.
Экскурс: подумывал ли Гитлер в августе 1932 г. о насильственной революции?
В августе 1932 г. возникла взрывоопасная ситуация, скрытые причины и взаимосвязи которой до сих пор в значительной степени остаются неясными. Это было после выборов 31 июля 1932 г., на которых НСДАП с большим отрывом стала сильнейшей партией, и как ее членам и сторонникам, так и ее вождям казалось, что до превращения успеха в давно желанную политическую власть рукой подать. Геббельс пишет в дневнике на следующий день после выборов: «Теперь нам нужно во власть и искоренять марксизм. Так или так! Что-то должно случиться. Время оппозиции закончилось. Теперь дела! Гитлер того же мнения. Теперь события должны проясниться, а потом надо принимать решения. К абсолютному большинству мы так не придем. Значит, пойти иным путем. Мы стоим перед тяжелыми решениями»[476].
2 августа происходит его разговор с «фюрером»: «Гитлер думает. Перед тяжелыми решениями. Легально? С Центром? Блевать хочется! Пресса разгадывает загадки. Всё ерунда! Мы думаем, но не приходим ни к какому результату». 6 августа Геббельс записывает: «Волна террора нарастает. За этим обычно следуют убийства из мести или в драке. Что-то должно случиться. А именно что-то окончательное. О половинчатых решениях не может быть и речи. Новые люди, новые идеи, новый курс. И потом решительно стряхнуть реакцию. Это главное». Геббельс возлагает все надежды на непосредственно предстоящий захват власти: «Если рейхстаг отклонит закон о предоставлении чрезвычайных полномочий [который, стало быть, планировался уже тогда. — Р. Ц.], отправим его по домам. Гинденбург умрет уже при новом кабинете. Мы никогда больше не отдадим власть, нас придется выносить трупами. Это будет окончательное решение. Это будет стоить крови, но она проясняет и очищает. У врат власти. Сохранять нервы. Не уступать. Быть мужественными. Великий час настал»[477].
474
Brief Gregor Straßers an den Zahnarzt Erckmann vom 7. 8. 1930, in: Kissenkoetter, S. 196.