17 февраля 1934 г. Гитлер с гордостью указал в одном интервью на то, что нацистская революция обошлась всего в 27 убитых и 150 раненых, не был разрушен ни один дом и не была разграблена ни одна лавка[501]. Ни одна революция в мировой истории, сказал Гитлер 19 марта 1934 г., не прошла и не управлялась с «большей осторожностью и умом, чем национал-социа-листическая»[502]. Двумя днями позже он заявил, что благодаря дисциплине национал-социалистических бойцов удалось «провести один из величайших переворотов в мировой истории планомерно и упорядоченно»[503].
Уже после кровавого подавления «путча Рема» Гитлер заявил, что его самым большим стремлением было в ходе его революции пролить как можно меньше крови[504]. Во вступительном заявлении на имперском партийном съезде 1934 г. он утверждал, что на все времена останется редким примером, как гигантский переворот, который имел бы право лелеять тысячи мстительных мыслей, был закончен почти без кровопролития[505]. 30 января 1935 г. Гитлер говорил о том, что «ни в один момент нашей национал-социалистической революции нигде не [появлялась пустота]. Ни на одной стадии нашего продвижения и нашей борьбы не царил хаос. Самая бескровная революция мировой истории и тем не менее одна из самых радикальных!»[506] В речи в рейхстаге, посвященной внешней политике, он заявил, что за последние два года в Германии произошла революция более великая, чем это сейчас может осознать средний человек. Объем и глубина этой революции не пострадали при этом из-за «бережного отношения», с которым она обращалась со своими противниками, ибо это бережное отношение есть не признак слабости, а признак уверенности в себе и силы[507]. 1 мая 1936 г. Гитлер говорил о развязанном национал-социалистической революцией мощном историческом переломе, который, однако, отличается от подобных событий неслыханной дисциплиной: «Дикие толпы не шли тогда по германским улицам, не уничтожали произведения созидательной деятельности нашего народа, не разрушали дома и не грабили магазины — нет; но хотя Германия внешне являла собой образ глубочайшего мира, внутри происходил глубочайший переворот в германской истории, революция, легализованная доверием народа…»[508] Часто повторяемая Гитлером формулировка гласила, что во время национал-социалистической революции даже не было разбито ни одно окно[509].
В четвертую годовщину прихода нацистов к власти Гитлер еще раз обосновал необходимость национал-социалистической революции: по его словам, со стороны буржуазии ему часто задавали вопрос, почему национал-социалисты верили в необходимость революции, вместо того чтобы попытаться в рамках существующего порядка и в сотрудничестве с имеющимися партиями улучшить условия. Лечение бедствия, звучал аргумент Гитлера, не могло осуществиться простой сменой правительства или участием в причинах, за которые оно несет ответственность, а только их радикальным устранением. «Тем самым борьба при сложившихся условиях по необходимости должна была принять характер революции». Такое революционное преобразование и создание нового немыслимо ни с носителями и ответственными представителями старых порядков, ни с участием в учреждениях прежней конституционной жизни, «а только подъемом и борьбой нового движения с целью предпринять достающее до глубочайших корней необходимое реформирование политической, культурной и экономической жизни и, если необходимо, проливая кровь и рискуя жизнью!» Но парламентская победа средненьких партий вряд ли меняет что-то существенное в жизненном пути народов и их представлении о жизни, в то время как «идущая от глубочайших мировоззренческих выводов истинная революция ведет даже вовне к самым впечатляющим и видимым для всех изменениям». Но кто захочет усомниться, продолжает Гитлер, что за прошедшие четыре года «над Германией бурей пронеслась революция гигантских масштабов?» Но из-за своеобразия этого процесса глубина и сущность этого переворота не раскрываются полностью ни загранице, ни кое-кому из сограждан. Самое примечательное в протекании национал-социалистической революции, ее легальный и дисциплинированный характер, скорее затруднили загранице и отдельным согражданам понимание этого «уникального исторического события». Ибо «эта национал-социалистическая революция была прежде всего революция революций». Что он имел в виду, Гитлер поясняет далее: «За тысячелетия не только в немецких мозгах, но и еще больше в мозгах окружающего мира сформировалось мнение, что характерным признаком любой революции должно быть кровавое уничтожение всех носителей прежней власти и, в сочетании с этим, разрушение общественных и частных институтов и собственности. Человечество привыкло к тому, чтобы как-то все-таки признавать революции с такими сопутствующими обстоятельствами в качестве легальных, т. е. рассматривать суматошное уничтожение жизни и собственности, если не соглашаясь, то по крайней мере прощая как — ну, что поделать — необходимые сопутствующие явления процессов, которые потому и называют революциями!» В этом и состоит, не считая фашистского восстания в Италии, самое большое отличие между национал-социалистической и другими революциями. В дальнейшей аргументации Гитлер повторил обычные обороты о бескровной революции, во время которой не было разбито ни одно окно и не были уничтожены никакие ценности. Не может быть задачей революции создание хаоса, только замена чего-то плохого на лучшее. Эту внешнюю форму нацистской революции Гитлер сопоставлял с глубиной осуществленных ею преобразований. Революция так велика, что ее духовные основы даже теперь не осознаны выносящим поверхностные суждения окружающим миром[510].
509
Schlussrede auf dem Reichsparteitag 1936, Broschüre, S. 69; Bouhler I/II, S. 344 (Rede vom 10. 12. 1940); ibid., S. 392, Rede vom 30. 1. 1941.