— Тереза…
Она просыпается: страшная картина все еще стоит перед ее взором.
Глаза женщины начинают привыкать к темноте. Из окна она слышит голоса и разносящийся над каналами церковный звон — убаюкивающие звуки древнего города. Она рядом со своим возлюбленным, но образ Рикардо Ариаса неотступно следует за ней.
Терри вспоминает, что она в Венеции, с Крисом.
— Что с тобой? — спрашивает он и гладит ее по щеке.
«Еще два дня, — твердит она себе, — вдвоем в Италии. Но от прошлого не скрыться».
Тереза попыталась вернуться к реальности. Они предавались любви, медленно и со сладостной страстью; потом она забылась беспокойным сном, и ее начали обступать видения. Женщина спала не более двух часов. За балконной решеткой догорали всполохи угасающего дня, с улицы, словно предупреждая о близкой ночи, доносилась отрывистая речь.
— Ты кричала во сне, — сказал Крис.
Терри охватила дрожь.
— Что я говорила?
— Ты кого-то боялась. Мне показалось, Рики, но я не уверен.
Она прикрыла ладонью глаза.
— Это был не Рики.
— Тогда что же напугало тебя?
Тереза откинулась головой на подушку. В темноте ей померещилось, что хрустальная люстра обрушивается на нее мириадами осколков черного обсидиана.[11]
— Это мой старый кошмар, — произнесла она. — Последний раз он преследовал меня несколько лет назад. — В этот момент она не могла посмотреть Крису в глаза и говорила, устремив безучастный взор в потолок: — Как будто я в церкви миссии Долорес, куда ходила еще ребенком. Только теперь исповедальня в каком-то темном алькове, и место это мне незнакомо. Я исповедуюсь, а в церкви нет ни души. Разумеется, я не вижу лица священника, одну лишь тень по ту сторону решетки. Но я узнаю его по профилю — это отец Анайя, приходской священник. На душе у меня остается последнее прегрешение, в котором я до сих пор не призналась ни единой душе. Я наклоняюсь как можно ближе, к отцу Анайе и шепотом сознаюсь в этом грехе. — Терри тяжело вспоминать об этом, она мучительно подбирает слова: — Тень отступает. Я слышу шаги; что-то из сказанного мной заставляет священника подойти ближе. — Терри закрыла глаза. — Меня так и подмывает бежать. Но я стою как прикованная и жду, пока тень не появляется из исповедальни. На священнике сутана с капюшоном. Я не вижу его лица. Но я точно знаю, что оно искажено ненавистью. Он воздевает вверх руку, чтобы указать на меня, и вдруг вступает в полосу света. — С этими словами Терри обращает на Криса широко распахнутые глаза. — Это вовсе не отец Анайя. Это мой собственный отец.
— И на этом сон обрывается? — вопрошает Крис, всматриваясь в ее лицо.
— Да. Все время на одном и том же месте. — Терри почувствовала раздражение. — Я думала, что давно избавилась от кошмара. Это так мучительно — все равно что мочиться в постель.
Кристофер молчал. Отвернувшись от него, Тереза лежала на спине, овеваемая струями ночного воздуха, проникавшего в окна, и наблюдала за движущимися по комнате призрачными тенями. На лбу у нее выступила испарина.
Он погладил женщину по щеке, смахнув влажный локон.
— В повторяющихся снах нет ничего необычного, — сказал он. — Непонятно только, почему ты увидела это именно сейчас.
— А ты помнишь свои сны?
— Пожалуй, нет. — Крис задумался. — Мне вспоминается лишь один: я еду в школу на автобусе, а в кресле водителя почему-то сидит Дэниел Патрик Мойнихан. Если это тебе о чем-то говорит, давай покончим со снами.
Терри недоверчиво посмотрела на него.
— Ты все это выдумал.
— Да нет же. Терри, ты разве не знаешь? Протестанты из числа англосаксов не смотрят сны — они смотрят комиксы.
Она едва заметно улыбнулась.
— Это потому, что они не признают категорию греха. Если только не принадлежат к числу религиозных фанатиков.
— А что это за страшный грех, который ты совершила? — спросил Паже.
— Не знаю. Однако мне всегда страшно, что отец объявит о нем во всеуслышание. Но тут сон обрывается.
— Ты хотя бы догадываешься, что за этим кроется?
— Все довольно просто, — торопливо ответила Терри. — Видимо, внутри меня гложет ощущение вины, каким-то образом связанное с отцом, с теми чувствами, которые я испытывала, когда он умер. Впрочем, я не придаю этому большого значения.
Казалось, Крис пытался прочесть по выражению ее лица нечто важное.
— Кошмар начал преследовать тебя после его смерти? — поинтересовался он.