^ развиваемых ниже, были нами сформулированы не только в совместных диалогах и диалогах с нашими постоянными товарищами по научной работе (прежде всего Л. Булавка), но и более 10 лет назад в совместной работе с тогда еще студентом МГУ А. Олейником, чья курсовая работа по проблемам социальной революции была пусть и сырым, но многообещающим критическим марксистским исследованием. К сожалению, в дальнейшем, увлекшись институционализмом, он оставил эту тему.
1 Весьма примечательным выглядит в этой связи тот факт, что Максим Горький, в целом жестко-критически отнесшийся к большевикам в 1917-1918 годах, в то же время писал в своих знаменитых «Несвоевременных мыслях»
о прометеевском начале революции, развивающей в массах социальное творчество.
Пока длится революция - этот «праздник» угнетенных, - объективные детерминанты, «ограничители» (в том числе новые производственные отношения, социально-политические институты и т.п.) уже или еще не действуют. Революции снимают (пусть на время - время революции) власть денег, бюрократии, классовое и сословное неравенство, даже разделение труда (в революции рабочий равен профессору, а иногда и ведет его за собой).
В этом смысле революции есть высвобождение в широчайшем пространстве и времени потенциала иной (неотчужденной - нерыночной, неиерархичной) жизни (М. Бахтин его связывал с феноменом карнавала). Но если карнавал - это игра, имитация временного снятия рамок, то революция - это подлинный праздник, «всеобщее празднество» (именно так, например, характеризовалась современниками Парижская коммуна).
Как период снятых внешних детерминант и предельно раскрепощенного социального творчества революции становятся полем широчайших и глубочайших достижений в области самоорганизации и сотворения новых общественных форм. В эти короткие, но предельно насыщенные периоды сами граждане рождают на основе инициативы снизу столько новых общественных отношений, сколько эволюционные периоды не приносят за десятилетия.
Это становится и причиной, и следствием невиданного в иное время всплеска реализованных (реализуемых) человеческих талантов, скрытых среди представителей самых разных социальных слоев и профессий. Именно в революциях поручики и шестнадцатилетние мальчишки становятся великими полководцами, рабочие - общественными деятелями мирового масштаба, и даже в таких сферах, как разведка и контрразведка недавние гимназисты и инженеры, слесари и врачи оказываются способны сделать то, что не по плечу профессионалам.
Именно в революции общественная практика масс часто создает такие новые социальные формы, которые затем долго изучают и пытаются понять теоретики. Привычная логика творческой деятельности здесь как бы переворачивается: теоретическая модель и ее практическое воплощение рождаются почти одновременно (примеры этого - Парижская коммуна, первые Советы в России 1905 года, опыт СССР со всеми его противоречиями и даже современное альтерглобалистское движение -хорошо известны).
Но эта мощная социальная энергия неизбежно несет в себе и противоположный потенциал, что очевидно: революция по определению всегда есть и процесс разрушения старой системы. Общеизвестно (во всяком случае, для знатоков классического марксизма, о чем мы уже мельком упомянули выше, обозначив подход к данной проблеме), что в принципе разрушению в революции подлежат старые, отжившие свое социальные формы (производственные отношения, экономические и политические институты, социальные градации, идеологические стереотипы и т.п.). Однако на практике революции почти всегда разрушают вместе с тем и производительные силы, некоторые элементы культуры, уносят человеческие жизни. Было бы неверным считать ответственными за это только революции: едва ли не в большинстве случаев эти разрушения связаны с яростным сопротивлением старого мира, провоцирующего террор и войны. Но и революция не может не нести с собой разрушительного потенциала.
Суммируя сказанное о субъекте ассоциированного социального творчества и революции, мы можем определить в первом приближении меру разрушительности/созидательности революции351.
Первая тем выше, чем (i) более жесткой, варварской и мощной была система отчуждения и чем (2) отчаяннее ее сопротивление - с одной стороны; чем ниже (3) уровень самоорганизации и (4) культуры революционных масс, но больше (5) стихийность и (6) влияние отчужденных мотивов борьбы (типа «грабь награбленное»), характерных для «обиженного» старой системой мещанства, и меньше (7) мотивы (как объективные, так и субъективные) борьбы за собственно социальное освобождение; чем, следовательно, больше (8) «забегание революционеров вперед» по отношению к объективным возможностям сотворения новых отношений.
351
Мы в данном случае в основном суммируем хорошо известные положения Маркса, Энгельса, Ленина, Грамши, Троцкого и других революционеров-марксистов.