— Я тебе дам тараном! — возмутился Одиссей. — Это же гаула сидонская, из лучшего кедра. Ей цены нет. И она товаром доверху полна! Я ее хочу!
— Неужели сидонцы сюда ходить начали? — спросил Корос.
— Сам удивляюсь[20], — пожал плечами Одиссей. — Никогда о таком не слышал.
Бирема, подлетая на волне, понемногу сближалась с кораблем сидонцев. Уже спущены паруса и убраны мачты, а на палубе строятся лучники и метатели бронзовых крюков. Бросать уголь Одиссей запретил, клятвенно пообещав, что зарубит дурака собственной рукой.
На гауле их заметили тоже. Корабль это огромный, пузатый, как кувшин, с обширным трюмом. Только вот ходит он в основном под парусом, а весел имеет не более десятка на каждом борту. Они нужны лишь для того, чтобы причалить к берегу или отойти от него. Потому-то и команда на ней невеоика, не сравнить с боевым кораблем. Плывет гаула медленно, словно черепаха, тарана не имеет, и в открытом море против биремы царя Энея шансов у нее, как у овечки против голодного льва. Никаких! Обе команды стояли друг напротив друга, укрытые щитами, и лишь ждали приказа. Сидонцы громко молились, бросив в море несколько серебряных колец.
— Двадцать шагов держать! — скомандовал царь, и кормчий понятливо кивнул. Он поведет корабль параллельным курсом, а помощник снизит скорость гребцов, умерив барабанный бой.
— Эй вы! — залитый хмельным куражом, заорал Одиссей, когда пошли почти рядом. — Парус спускайте!
— Да пошел ты! — прокричал толстый, носатый сидонец с длинной смоляной бородой. — Я скорее дно прорублю и утоплюсь, чем тебе сдамся, ахейская ты собака!
— Это я-то собака? — Одиссей не на шутку оскорбился. Такое сравнение считалось очень обидным. — Да чтоб тебя молния убила! Сидонский ты овцелюб! Шлюха египетская! Если ты мой корабль утопишь, я тебя из воды выловлю, на куски порежу и чайкам скормлю!
— Твой корабль? — возмущенно заорал сидонец. — Когда это он твоим стал? Убери от него свои зенки бесстыжие, тупой почитатель пьяного бога[21]. Лопни твои глаза! Разорви твое чрево! Иссохни от поноса, разбойник проклятый!
— Сына своего придушил уже? — крикнул Одиссей. — А твоя жена как поживает? Уже раздвинула ноги перед пьяным матросом?
— Я своего первенца в жертву Баалу принес, — важно ответил купец. — И жена моя — благочестивая женщина. Она положенную службу в храме Аштарт сослужила. Так обычаи наши велят. И за это боги мне удачу в делах дарует. Не тебе, подобному свинье, говорить об этом. Ты за свою жизнь скольких детей убил?
— Лук мой принесите, — процедил сквозь зубы Одиссей, не обращая внимания на стрелу, клюнувшую его в льняной нагрудник. — Я тебе сейчас покажу, кому боги удачу дают! Детоубийца проклятый. Ненавижу сидонцев. А детей я нисколько не убил! Я воин из славного рода, я не стану такой грязью благородных предков позорить. Боги покарают убийц невинных. Так сын Морского бога сказал…
Он постоял, вспомнил что-то из своей жизни, а потом пробурчал.
— Нет, ну продать могу, конечно… Но убить! Не было такого.
Корос, который прятался в трюме, выглянул с испуганным любопытством. Лук у Одиссея был огромный, мощный, обложенный костяными накладками. Его и натянуть-то на всем корабле способны от силы два человека, а уж выстрелить, кроме царя Итаки, и вовсе не мог никто. Корос и не подозревал, что этот невысокий воин с покатыми плечами настолько силен. Но даже у него вздулись жилы на лбу, когда он надел на плечи лука глухо звякнувшую тетиву.
Одиссей прочно встал на палубе, покачиваясь вслед за ней, вдохнул, выдохнул, а потом с хрустом натянул лук, да так, что чуть хитон на спине не лопнул. А потом в сторону говорливого финикийца полетела стрела с железным наконечником, которая ударила торговца прямо в лицо. Сидонец опрокинулся на спину, а по палубе из бесценного кедра растеклась лужа алой крови, мгновенно впитывающаяся в доски. Вялый ответ с гаулы никакого урона не нанес. Воины Одиссея были прикрыты щитами, и все стрелы плотно увязли в коже, обтянувшей плетеную лозу.
— Мы биться будем! — сидонцы натянули луки и достали копья и ножи. — Не возьмешь нас, собака ахейская. Кровью умоешься!
У них выхода не оставалось. Выкуп за них платить некому, беднота ведь по большей части. Да еще и до родной земли — многие недели пути. Никакой выкуп не покроет стоимости того, что они съедят в дороге. Да и в рабство взрослого мужа не продать. Не научились еще такой науке, чтобы принудить к труду того, кто умеет убивать. Да и нет у сиканов рабов, себя едва кормят. Просоленные морским ветром мужики поняли все в один миг и приготовились умереть. Трусами сидонцы не были. Раз все равно погибать, то они продадут свою жизнь дорого. По палубе потянуло дымом. Минуты не пройдет, как корабль с бесценным грузом полыхнет как факел.
20
Колонизация Сицилии финикийцами началась уже в II тысячелетии до новой эры (остров Мотия — 11 век). В описываемое время шли периодические торговые контакты через временные стоянки, о чем свидетельствуют находки керамики. Городские центры и финикийцев (Палермо), и греков (Наксос, Сиракузы) на Сицилии возникли гораздо позже — примерно в 8 веке