Ронин спросил:
— Где Дастан?
— О тюря, это злой дух, к нему нельзя подходить. Только отца Арипа слушается…
Ронин не обратил внимания на предостережения и перешагнул порог конюшни. В правом деннике пофыркивал и пританцовывал Дастан.
— Не унялся ещё, разбойник, танцуешь? — проговорил Ронин, ласково насвистывая.
Конь замер. Вытянул шею, повернул голову и вдруг звонко, радостно заржал.
Ронин огладил Дастана, и тот потянулся к бывшему хозяину, положил ему голову на плечо.
— И-йе… смотри, колдовство, не иначе, — прошептал один из конюхов.
Послышался хриплый кашель, и в конюшню вошёл высокий крепкий старик с седеющей бородкой. Он остановился, с удивлением вглядываясь в лицо храбреца:
— Ой, тюря-шаир. Вас ли я вижу?
Ронин радостно откликнулся:
— Арип! Ну, давай руку! Как живёшь?
— Слава аллаху, жаловаться не приходится. Работа есть, дети выросли… Прошу вас, зайдите в мой дом, когда найдёте время.
— Да ведь ты далеко живёшь, на Куйлюке…
— Зачем далеко? Моя лачуга рядом с садом Саид-Алима. На Куйлюке обе дочери с мужьями хозяйничают, — добавил Арип.
— Где же Рустам?
— На железной дороге работает. Женат, трое детей. А Хасият умерла в прошлом году.
— Кто же с тобой сейчас?
— Азиз-певец и Хайдар-арбакеш. Только дома им не сидится. Один ходит песни поёт, другой кладь возит. Живёт ещё пришлый кузнец со своим подручным. Скоро домой, на Памир, собираются…
— А ты чем занимаешься?
— Строю дома… За Дастаном ухаживаю. Скучно мне без лошадей…
Прибежал слуга, обратился к Ронину:
— Вас хозяин просит. Сейчас канатоходец выступать будет.
Капитан простился с Арипом и вернулся к террасе. Двор был полон народа. Соседи забрались на крышу конюшни, а мальчишки сидели на дувале и на деревьях. По углам обширного двора пылали нефтяные факелы, отчего вокруг было светло, а небо казалось особенно тёмным.
В глухой стене соседнего дома были пробиты два узких окна, зарешеченных и затянутых кисеёй. Ронин вонял: через них жёны-затворницы смотрят на представление.
Под шумные восклицания толпы канатоходец, держа в руках длинную палку, показывал своё искусство. Он то приседал, то подпрыгивал, то пробегал по туго натянутому канату.
Ронин подошёл к хозяину, спросил, показывая кивком головы на узкие окна второго этажа:
— Скажите, Саид-Алим, там убежище ваших жён? Вы им разрешаете скрытно присутствовать на таких праздниках?
— А почему бы не порадовать бедных затворниц? У них мало развлечений.
— Я слышал, что у вас четвёртая жена русская?
Саид-Алим весело засмеялся:
— Беленькая, кругленькая, как яблочко. А бойкая, как ваш Дастан. Всеми жёнами командует, а рассердится и мне маклаш[49] даёт. Забавно!
— А не сбежит?
— Зачем? Я положил ей на книжку десять тысяч.
— Ой, пропадут ваши деньги.
— Ну нет. Деньги-то здесь… — Он вынул из бокового кармана бешмета сберегательную книжку. — Когда Надя начинает буянить, я предупреждаю, что уничтожу вклад, и она сразу утихает.
Молодой музыкант, объявлявший программу праздника, вошёл в круг и громко произнёс:
— Акробат цирка Чинизелли приехал в Ташкент на гастроли. Столичный артист согласился украсить своим искусством праздник уважаемого Саид-Алима.
Эти слова были покрыты возгласами одобрения.
Наблюдая за точными, пластичными движениями акробата, Ронин заметил, что он старается быть лицом к той стене, где темнеют окна саидалимовского гарема.
В заключение праздника четыре конюха вывели Дастана. Под музыку конь танцевал, выделывал довольно сложные па. Он приседал, расстилая по земле свой пышный чёрный хвост, взвивался на дыбы и шёл, как в цирке, грациозно перебирая передними ногами.
Ронину пришла озорная мысль — позабавить зрителей неожиданным окончанием представления. Когда Дастан, поднявшись на дыбы, шёл, мотая головой, он стал тихо посвистывать. Конь насторожился, мигом опустился на все четыре ноги. Косясь по сторонам и пофыркивая, он искал глазами человека, которому когда-то впервые покорился. Не нашёл. Остановился и звонко, призывно заржал.
Домой Ронин ехал, взволнованный встречей с Дастаном. В памяти всплывало прошлое.
Дома ждало письмо от Анки. Она просила отца побывать на Касьяновской улице и ещё раз предупредить квартирантов, чтобы съехали. Через месяц вся семья возвращается в Ташкент.
"Вот тогда, папка, ты оставишь свою бродячую жизнь и будешь жить с нами…"
Улыбаясь, подумал: "Нет, дорогая, твой папка скиталец. Ему, как бродяге Сулейману, не усидеть на одном месте".
Всё же от ласковых слов дочери на сердце стало теплее.
Ронин торопился в Военное собрание на последнюю репетицию.
Юдин был прав: несколько упражнений, и ария Онегина была отработана. Волосы он не подстригал, и светлые кудри придавали моложавый вид гладко выбритому, с небольшими баками лицу. Будет петь без парика. Не подвела бы партнёрша. На репетициях её заменяла очень полная дама.
Все уже были в сборе, За кулисами его встретил Юдин.
— Поспешите, Виктор Владимирович, Татьяна уже пропела свою арию. Вот здесь за деревом её скамья…
Ронин снял шляпу, стянул перчатки и, держа их в руке, вышел на сцену.
Аккомпаниатор по знаку Юдина проиграл вступление. Вот и дерево. Шагнул и увидел у скамьи тонкую фигурку в белом платье. Черноволосая головка с пышным узлом на темени была опущена, руки прижаты к бьющемуся сердцу.
Ронин, стараясь не пропустить такта и мало думая сейчас о своей партнёрше, запел:
Он видел, как дрогнули плечи девушки, и она подняла лицо, устремив на него взгляд. Сомнения не было — перед ним Лада Багрова.
И опять взмах пушистых ресниц и глаза, полные укора. Он смотрел в них, забывая всё окружающее. Волнение придало голосу хрустальную чистоту и звучность. Едва смолкли последние слова, послышались дружные аплодисменты.
— Так это вы Адал — Лада? — тихо спросил он, положив перчатки в шляпу.
— Так вот каков Онегин… — вместо ответа задумчиво, точно отвечая на свои мысли, сказала девушка.
Их уже окружили, хвалили, удивлялись, что без репетиции получилось так слаженно и выразительно.
— Говорил я вам, Аглаида Романовна, что Онегин будет настоящий. Смотрите, не влюбитесь.
— Уже влюбилась.
Она, легко проскользнув между полотнами декорации, скрылась за кулисами.
— Сергей Петрович, — обратился Ронин к Юдину, — представьте меня Татьяне. Мы не знакомы…
— Пойдёмте. Что, о "петухе"-то забыли?
— Так этот "петух" для концерта предназначен.
Они нашли Багрову в гримёрной.
— Милая Татьяна! — торопливо произнёс Юдин. — Позвольте представить капитана Ронина — герои былых битв, укротителя диких коней… Онегин, грозящий запеть петухом…
Багрова удивлённо глянула на своего партнёра:
— Петухом? Не понимаю…
— Он вам разъяснит. А я бегу следить за выполнением программы. — Юдин скрылся на сцене.
"Онегин" и "Татьяна" остались вдвоём. Она смотрела доверчиво и ласково.
— Мне непонятны слова Сергея Петровича, поясните.
Она подошла к трюмо. Естественно, без жеманства, стянула с головы парик, протянула его Ронину. Тряхнув остриженными локонами, привела в порядок причёску и села в кресло.
Ронин следил за каждым её движением и машинально втиснул парик в шляпу, где лежали его перчатки.