В родные края следует добираться окольными путями. И, простившись с Корнеем, Ронин подался в Париж, а оттуда в Ментону.
Глава семнадцатая
ВОЛНЫ ЖИТЕЙСКИЕ
По каменистой горной троне бежит лохматый пёс. За ним карабкается ослик, навьюченный до предела: на деревянном седле перекинута скрученная рулоном чёрная кошма, на ней хурджуны — перемётные сумы, набитые одеждой и деревянной посудой. К луке привязан большой медный чайник, сзади к седлу приторочены два тючка. За осликом шествует кузнец Машраб, у него через плечо перекинут хурджун с продуктами и ружьё; за ним шагает его жена Масуда, тоже с поклажей, а обочиной легко ступает дервиш Сулейман. Он радостно глядит на склоны гор, следит за полётом птиц в голубом небе, прислушивается к посвисту пичуг. Заметив в расселинах скал нежную травку, сворачиваете дороги и осторожно срезав, связывает в пучок и, завернув в полстинку, засовывает в небольшой мешок, висящий за плечами.
Далеко остался Ташкент. Впереди, за перевалом, — родное предгорье, там пасутся табуны и отары бека Дотхо. При воспоминании о беке косматые брови Машраба хмурятся. Будет время — рассчитается с этим злодеем Машраб. За односельчан, и за себя, и за дочь рассчитается. "О балам[51], не забыть мне тебя", — шепчут пересохшие потрескавшиеся губы. Сжимает сердце тоска, и глаза туманит влага.
Но вот ослик достиг вершины увала и остановился. Возле него, высунув язык, уселся пёс. Стали ждать хозяина. Куда он их направит? Вперёд, к высокому перевалу, или по боковой тропке к маленькой лачуге, прилепившейся у подножия скалы?
Подошёл Машраб, взглянув на собаку, усмехнулся:
— Что, Джарчи, не знаешь, куда вести своего друга? Что ж, посоветуемся.
Он опустился на камень, посмотрел на тропу, по которой поднимались Масуда и Сулейман. В тишине, что царила вокруг, ему почудился детский плач. Вот он стих, опять повторился… Откуда бы здесь быть ребёнку? Наверное, завывает ветер в трещинах скал.
В это время подошла Масуда, а следом поднялся на вершину увала Сулейман.
— И-йе… Дитя плачет, — сказал он, прислушиваясь. — Джарчи, иди, ищи…
Пёс оглянулся на хозяина, словно требовал подтверждения.
— Иди! — проговорил кузнец.
Джарчи бросился к лачуге, видневшейся у подножия скалы. Машраб пошёл следом. Не успел он пройти несколько шагов, как его догнал Сулейман.
— Погиб ребёнок! — тронул он кузнеца за локоть. — Смотри, молодая рысь подкрадывается к крошке. Не успеем добежать.
У стены сидела девочка лет семи, она плакала и звала мать. Возле двери, отрезав путь ребёнку в жилище, осторожно ползла пятнистая рысь.
Машраб сдёрнул с плеча ружьё, пытаясь прицелиться в зверя, но на мушку попадало красное платье. Сулейман уже мчался по тропе, крича и размахивая посохом. Рысь не обратила на него внимания. Собравшись в комок, она готовилась к прыжку. Машраб выстрелил в воздух. Зверь остановился. В этот момент Джарчи сделал гигантский прыжок и сверху рухнул на хищника. Произошла недолгая борьба, и рысь с перекушенной шеей вытянулась на земле.
Тем временем Масуда кинулась по косогору к ребёнку. Обняла его и стала ласково уговаривать. Девочка прижалась головкой к плечу женщины, затихла.
Мужчины, произнося обычные при входе в дом приветствия, перешагнули порог. Им никто не ответил. В полумраке Сулейман заметил в углу вытянувшегося на постели из ветвей стланика и кошмы неподвижного человека. Это была мёртвая женщина.
— Эх, бедняга! Какая печальная смерть. Неужто в доме нет мужчины? Надо хоронить, — проговорил Машраб.
Пока он искал мотыгу и топор, Сулейман прочёл над умершей молитву и, завернув покойницу в тряпьё, вышел из лачуги.
Девочка сидела ка коленях Масуды и жадно ела лепёшку, что оказалась в дорожном мешке Машраба.
— У тебя никого нет, кроме мамы? — спросил Сулейман.
— Не знаю, — по-взрослому ответила малышка. — Десять дней назад отец с капканами и силками пошёл на охоту и не вернулся…
— Подождём его, — чтобы как-то утешить ребёнка, проговорила Масуда. — Идти дальше нельзя, надвигается туча, гроза будет…
Сулейман спустился к Машрабу, который копал могилу, и посоветовался с ним. Тот согласился заночевать в хижине. Похоронив покойницу, мужчины собрали побольше сушняка и поднялись к скале. Масуда уже вымела пол, развела огонь в давно не топившемся очаге. В хозяйстве горного жителя оказался один казан для варки пищи и два тыквенных сосуда для воды.
Чёрная туча закрыла солнце. Вокруг всё померкло. Машраб нарубил побольше лохматых ветвей стланика взамен старой подстилки, которую Масуда сожгла в очаге. Из куска вяленой баранины и риса она успела сварить суп, показавшийся очень вкусным проголодавшимся путникам и крошечной Банат.
Сулейман ободрал рысь, выскоблил ножом подкожную плеву, растянул шкуру на камне и поднялся по тропе к вершине увала. Там он заметил выступавшие из откосов жёлтые комки серы. Потерев ими влажную мездру, дервиш вернулся к очагу и растянул шкуру на стене для просушки.
— Тёплая курточка будет для Банат, — говорил он, ласково улыбаясь.
Загремел гром, раскатился эхом по ущелью. Джарчи, накормленный мясом рыси, подошёл к очагу и улёгся, жмурясь на огонь. Вдруг он поднял голову и тихо заворчал. Глядя на пса, все встревожились. Кузнец, сняв со стены ружьё, осмотрел курки. Сулейман сжал в руке посох-копьё, а Масуда вооружилась топором.
— Ой-бой!.. Злая сила, что ли, бродит в горах? — шептала она побелевшими губами.
В это время послышалось фырканье и блеянье.
— Это наша Белянка, — сказала Банат, кидаясь навстречу козе.
Белая козочка остановилась в дверях, испуганно глядя блестящими глазами на зарычавшую собаку. Девочка схватила её за шею и завела в хижину.
— Иди в свой угол! — тянула она козу.
Гром загрохотал сильнее, блеснули огненные стрелы молнии, и хлынул такой ливень, что бедный ослик, прижавшийся было под густым деревом, ошалело вбежал в лачугу.
— Эге, Азанчи, не хочешь купаться? — засмеялся Машраб, бросая возле осла охапку сена.
Масуда подбросила в огонь сушняк, пламя вспыхнуло, стало тепло и уютно. Банат подошла к сидящему возле очага кузнецу, обняла за шею. Он прижал её к себе. Ласка ребёнка оживила его суровое сердце.
… Утром солнце быстро высушило каменистую почву.
Путники позавтракали, навьючили осла, простились с могилой и тронулись к перевалу.
В пути обеспокоенный кузнец говорил жене:
— Отнимут у нас девочку…
— Почему? Её нам сам аллах послал. Мы спасли её от смерти, — взволнованно ответила Масуда.
Но к их большой радости, родственников у девочки в ближайшем кишлаке не оказалось. Староста посёлка рассказывал:
— Пять зим тому назад пришёл человек с женой и малюткой, просит: "Разрешите мне поселиться невдалеке от вас. Бек Дотхо преследовал меня за веру, чуть не погубил, бежал я. Буду жить в горах, кормиться охотой". Разрешили. Вот и жил, капканами ловил зверей, силками птиц. Хорошие силки делал, обменивал у нас на нужные продукты. А вчера вернулись наши два охотника, говорят: нашли в горах растерзанного человека, видать, не уберёгся от барса. Схоронили там же, засыпали камнями…
— Хочу взять к себе в Поршниф девочку, как вы?
— Что же, может, у неё там родственники есть, отец говорил, что жил в Поршнифе.
В родную долину пришли только поздним вечером, когда пастухи на кострах варили ужин.
— О Машраб, мудрец наш, вернулся ты! — приветствовали люди кузнеца.
В большой юрте собрались пастухи. Стали потчевать гостей. За похлёбкой кузнец спросил:
— Ну как? По-прежнему свирепствует бек Дотхо?
— Слава аллаху, русские настояли, убрался бек Дотхо. Ушёл он в Афганистан.