Оказалось, что может, да еще как. Спустя некоторое время тайна карандашей и гильз открылась.
Ах, как быстро летят годы! Вроде бы еще вчера мы закончили десятилетку и поступали в университет, а вот уже прошло пять лет. Казалось бы и не очень большой срок, а вот не сегодня завтра будет распределение, и мы, выпускники, разлетимся в разные концы республики. Что делать, такова жизнь!
На курсе нас двадцать восемь человек. Лучшим из всех для меня был Дурды́. Мы всегда находили с ним общий язык. Перед распределением он спросил: "Ну, Байра́м, куда хотел бы пойти на работу?"
— Учителем в школу, — ответил я.
Дурды не поверил. Очки его блеснули на солнце.
— Учителем? — удивился он. — Но ведь это чисто женская работа!
После распределения, когда я вышел из кабинета декана, Дурды, опередив остальных, подошел ко мне.
— Ну, а куда тебя направили?
— Куда хотел, — ответил я. — Где когда-то работал мой отец.
Я видел — Дурды волнуется. Взяв его за руку, я улыбнулся и повторил:
— В интернат, Дурды-джан, в интернат.
— Эх ты, верблюжонок, — огорченно вздохнул он.
— Спасибо.
— У тебя же прямая дорога в литературу. Ты — талант. Вах-вах, что на свете делается, а, что делается?!
Дурды, искренне огорченный, пошел прочь.
Прошло дня два. Я вышел из университета и направился к памятнику Неизвестному солдату, что был расположен рядом. Между высокими лепестками, отлитыми из бетона, метался огонь. Платком из зеленого шелка свисали над ним кроны карагачей и тутовников. Маленькие туи замерли, словно часовые на посту.
И тут я заметил Дурды. Брюки на нем были помяты, туфли грязны, куртка выпачкана чем-то белым.
— Привет, старик! — крикнул он развязно, приближаясь ко мне.
— Салам! — ответил я.
— Обиделся?
— Бывает. Что-то тебя не видно было эти дни?
Дурды стал протирать очки.
— Ты извини, Байрам, но я так и не могу понять, почему ты избрал педагогику. Тебя сбило с пути телевидение своими передачами о просветителях? Ведь ты — гордость курса, поэт!.. Ты сам-то хоть понимаешь, что наделал?
— Конечно.
— Извини, Байрам, но ты поступил неразумно. Иди откажись от назначения.
— Я что — тронулся? Учительство — моя мечта.
— Ай, шайтан! Байрам, ты пойми, я боюсь, что ты загубишь свой талант, занимаясь ненужным тебе делом.
— Успокойся, Дурды. Все идет отлично.
— Да ты пойми, другие будут публиковаться, а ты с этими желтопузиками в каком-то Безмеи́не. Ты же можешь стать корреспондентом по Туркмении какой-либо центральной газеты. Вот твоя настоящая перспектива!
— Думаешь?
— Ты совсем верблюд или только притворяешься? Писать ты можешь, конечно, в любом месте, но Ашхабад — центр ученой и литературной мысли. Здесь возможность роста.
— У-у, какой ты умный! Ты сказал правильно: писать можно везде. Было бы желание.
— Ты помнишь, что сказал Горький?
— Что?
— "Талант, как драгоценный камень: его надо найти, отшлифовать, вставить в оправу и только тогда он засверкает".
— А что сказал Макаренко?
— Он много чего говорил. Но ты-то пойми, большому кораблю — большое плавание.
Я промолчал.
Дурды, видно, понял, что меня не переубедить, задумался.
Но вот он поправил куртку, разгладил джинсы, словно готовясь к выходу на сцену, и сказал:
— Ладно, я прочитаю тебе один монолог из моей пьесы, но если это плохо, ты не смейся. Договорились?
— Валяй, — ответил я, умолкая, ибо перед моими глазами снова всплыла связка цветных карандашей и гильзы. "Может быть, я действительно ошибаюсь? — подумалось мне. — А в школу напросился потому, что какой-то пунктик у меня? Может, и впрямь пойти и отказаться от направления в интернат? Ведь мне дали вызов из газеты…"
А гильзы, позванивая, купались в лучах солнца, словно воробьи в воде арыка.
— Меджнун[4], ты и есть меджнун, — неожиданно для самого себя произнес я вслух.
— Что ты сказал? — опешил Дурды.
— Читай, говорю, читай.
Он снял очки, протер, вынул из нагрудного кармана несколько листков, ручку, взмахнул ею в воздухе и напряженно произнес:
— "Тихо, ребята! Ведите себя хорошо, слушайте внимательно. Потом я каждого в отдельности буду спрашивать… Последняя парта, прекратите свою возню. Сегодняшняя наша тема называется… — Дурды запнулся, почесал затылок. — Ну, да… Тема понятна. Ты, черненький мальчик, будешь вести себя хорошо или нет? Почему ты сидишь, когда к тебе обращается учитель? А ну, скажи-ка мне, почему ты так плохо ведешь себя? Что не поделил с этой девочкой?"