и ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ III
Кризис
Мы видели, что при Фридрихе II военный расцвет Пруссии не находился в должном соответствии с ее социальным развитием: с приниженностью крестьянского сословия и со слабостью городских классов. Единственной общественной силой была при нем земельная аристократия, т. е. дворянство. Эта социальная отсталость Пруссии была вполне очевидна для Фридриха II, но он ничего не сделал и не хотел сделать для ее устранения. Между тем своей агрессивной политикой он впутал Пруссию в мировые отношения; после Фридриха II Пруссия уже не могла не принять в той или иной форме участия в мировом пожаре, который разгорелся в Европе по сигналу, данному французской революцией. Для полуфеодального государства, каким была тогда Пруссия, задача оказалась непосильной, и в международном состязании, которое произошло на полях Европы в десятилетия, последовавшие за смертью Фридриха, она утратила и свою недавнюю боевую славу, и занятое с таким трудом место первоклассной военной державы.
Упадок Пруссии обнаружился уже при ближайшем преемнике «великого» короля, его племяннике Фридрихе Вильгельме II (1786–1797 гг.). В его натуре едва ли не самой преобладающей чертой был мистицизм; эта черта передалась затем многим из его потомков и вошла наряду с пресловутой практичностью и культом военной силы в духовный облик большинства представителей династии Гогенцоллернов. Мистицизм Фридриха Вильгельма II был неразрывно связан с идеологией абсолютизма, потому что он считал абсолютную монархию божественным учреждением, а иерархов — чем-то вроде посланников небес, призванных осуществлять на земле высшие цели. Двор короля был всегда наполнен всякого рода духовидцами и теософами, среди которых большая часть были, конечно, простыми шарлатанами. Его потсдамская библиотека была составлена из книг исключительно мистического содержания. Его наиболее влиятельные министры — Бишофсвердер и Велльнер принадлежали к знаменитому розенкрейцерскому ордену, в котором шарлатанские претензии на высшее знание удивительным образом сочетались с крайней нестерпимостью ко всем инакомыслящим. Велльнер был одновременно министром юстиции, народного просвещения и духовных дел, и при нем настало время самого крайнего обскурантизма и гонения на просветителей. 9 июля 1788 г. он издал указ, которым устанавливался контроль за деятельностью лиц духовного звания. «Всем кандидатам, — говорилось в этом указе, — образ мыслей которых не будет признан чистым и правоверным, отныне будет закрыт доступ к священству, ибо это — единственное средство оградить церковь от заразы». Так как в руках священников тогда находилось почти все народное образование, то оно прониклось духом ханжества и обскурантизма. Другим указом (от 19 декабря 1788 г.) Велльнер подчинил самому мелочному надзору со стороны цензуры все политические сочинения. Мирабо, который в то время посетил Берлин и написал «Историю берлинского двора», почти с отчаянием восклицал, имея ввиду Бишофсвердера и Велльнера: «Чем станет судьба страны, которой будут руководить жрецы и визионеры!» Мистические увлечения Фридриха Вильгельма II, как это часто бывает, влияли и на чувства. Он был женат четыре раза, из них два раза морганатическим[6] браком, причем вступая в третий брак, он даже не позаботился развестись со своей второй женой. Кроме четырех жен он имел еще и немало любовниц, одна из которых (графиня Лихтенау) играла довольно видную политическую роль. В придворных сферах непрекращающейся серией шли разного рода скандалы, и Мирабо имел полное право охарактеризовать берлинский двор как «благородный кабак», в котором главную роль играют «бессовестные интриганы, жалкие посредственности и пустые искатели наслаждений».
При таком короле непрочное само по себе здание Фридриховой «системы» стало разрушаться довольно быстро. Отрицательные стороны политики Фридриха II при его приемнике проявились еще сильнее, а того внешнего ореола, который придавали царствованию Фридриха II его победы и его во всяком случае незаурядная личность, теперь уже не было. Симпатии к дворянскому сословию в душе Фридриха Вильгельма II были еще живее, чем в душе его предшественника; он дал новые льготы дворянскому сословию, раздавал дворянам дворцовые земли, даже отчасти восстановил политические права дворянства, пытаясь вдохнуть силу и жизнь в вымиравшие собрания дворян по округам и исключив из провинциального представительства города и мелких свободных собственников (кульмцев). «Общее земское право», которое подверглось при нем окончательной редакции, отразило эти дворянские симпатии короля. В нем все привилегии дворянского сословия были заново подкреплены: мысль, что дворянство есть первенствующее и главное сословие государства, проводилась там систематически в целом ряд параграфов; некоторые черты либерального и гуманного духа, включенные в этот кодекс советником Фридриха II Крамером, в окончательной редакции под влиянием дворянства были вычеркнуты.
В соответствии с этим отношение Фридриха Вильгельма II к крестьянам было открыто недоброжелательным. Новый король, установив наследственное право дворцовых крестьян на их земли, считал, что он сделал этим для крестьян слишком много и не хотел и слышать ни о каких дальнейших улучшениях их участи. В 1794 г. король торжественно заявил, что никогда не позволит выкуп барщины и повинностей и не уничтожит обязанности крестьян по отношению к их господам. В 1790 г. министр Силезии запретил местной газете (Schlesische Provinzialblatter) писать что-либо в защиту крестьян. Если крестьяне подавали жалобы, то обыкновенно они же и оказывались виноватыми, а крестьянские адвокаты, которые находились кое-где в провинциальной Пруссии (т. н. Winkelkonsulenten), навлекали на себя строгие наказания. Даже попытка ревизии и фиксации крестьянских повинностей, начатая Фридрихом II незадолго до его смерти, была при его преемнике приостановлена, чтобы не плодить среди крестьян неосновательных слухов относительно возможного облегчения их участи.
Ответом на всю эту политику была целая серия крестьянских восстаний. Начавшись с Силезии и Саксонии, они шли, почти не прекращаясь, в течение всех 90-х годов, и в некоторых местах вырастали до довольно крупных размеров. Кое-где к восставшим крестьянам присоединялись и городские ремесленники, и в руках восставших оказывались целые деревни и даже города. Но торжество, конечно, было очень непродолжительным, и правительству не стоило большого труда быстро расправиться с этими отдельными вспышками неорганизованных масс.
Сильнее давали себя знать финансовые затруднения. Король начал свое царствование с попыток уменьшить тяжесть косвенного обложения, ложившегося на все население. Но с характерной для него непоследовательностью он скоро вернулся к прежней системе; при этом налоги на предметы первой необходимости — хлеб, соль, пиво и сахар — скоро достигли очень значительных размеров. Народ разорялся, но вместе с тем беднела и государственная казна, потому что с истощенного народа почти нечего было взять, и косвенные налоги вызывали не повышение казенных доходов, а сокращение народного потребления. Даже и чиновничество, которое при Фридрихе II никогда не выходило из повиновения, было теперь недовольно неустойчивой, полной постоянных колебаний финансовой политикой короля, и когда он в конце своего царствования опять восстановил казенную монополию на продажу табака, — оно ответило на это почти открытым неповиновением, а в стране началась едва не анархия. Вообще, прусская хваленая администрация находилась при Фридрихе Вильгельме II в довольно шатком состоянии. Мы уже видели, что в начале XVIII в. в Пруссии образовалось центральное учреждение, сосредоточившее в своих руках все главнейшие дела («главное управление финансов, военных дел и доменов»), но у него не было подчиненных органов на местах. Фридрих II еще умел объединять деятельность всех своих чиновников и направлять ее на общие цели. Но при его преемнике пагубные следствия отсутствия связей между центральными и местными органами обнаружились в полной мере. На местах продолжала действовать патримониальная власть помещиков, и даже ландраты при Фридрихе Вильгельме II опять стали орудием помещичьих вожделений. К этому присоединялась еще путаница среди самих центральных учреждений, которые не умели точно разграничить между собой свои функции, и одно и то же дело часто решалось в разных местах. Один важный прусский чиновник того времени, датчанин по происхождению (Карл Август Струэнзе), так характеризовал тогдашнюю прусскую администрацию: «Если вы желаете убедить кого-либо в существующих злоупотреблениях, вы увидите скоро, что это зависит от двадцати коллегий, пятидесяти местных учреждений, ста привилегий и необозримого множества личных соображений…» Помочь в таких случаях, пишет он дальше, может разве только сильный толчок извне или путаница в ведении дел достигнет таких пределов, что люди перестанут понимать друг друга и сознают, что необходимо обратиться к более простым началам. Как бы то ни было, в конце XVIII в. пруссаки своей администрацией похвалиться не могли.
6
Брак, заключенный членом королевской семьи с лицом некоролевского происхождения. —