— Против этого я не возражаю, — сказала Белл. — Ты всегда хорошо относился к моей матери.
А потом раздался первый из звонков Ральфа. Ральф начал с лучезарных изъявлений соболезнований от Альмы, Эми, Зайки, Пылинки, Кристи и президента. Белл не сводила с Голда глаз, а он, послушав еще минуту, сказал, что пост в правительстве сейчас его не интересует и, вероятно, впредь не будет интересовать. Ральф ответил ему с какой-то непробиваемой отеческой снисходительностью, которая просто ошеломила Голда.
— Ты должен, Брюс. Ты не можешь сказать «нет» президенту.
— Это почему?
— Потому что так никто не делает. Когда президент просит, ты должен говорить «да».
— А кто говорит «да»?
— Все, Брюс. Ты не можешь ответить «нет», когда тебя просит твой президент.
— Ральф, я себя сегодня ужасно чувствую. У меня умер брат, а отец — совсем старик.
— Понимаю, — с участием сказал Ральф. — Я тебе перезвоню, когда ты придешь в себя.
Посмотрев на Белл, Голд весь сжался. — Я себя не очень уютно чувствую, общаясь с богачами, — объяснил он. — Так у меня всегда было.
Белл уклончиво кивнула головой.
— Нам нужно что-то делать с Гарриет. Целую неделю мы здесь не продержимся.
Среди прочих визитеров пришел и Мерш Уэйнрок; на сей раз он обошелся без шуток; его зубы были желты от никотина, а кожа лица и на кончиках пальцев была под стать желтым зубам. Голд понял, что будут дальние родственники и старые знакомые их семьи, о существовании которых он не вспоминал десятилетиями, и, чтобы избежать встречи с подавляющим большинством из них, готов был сделать крюк миль эдак в сто.
Вопрос о том, чья потеря горше и чьи претензии на скорбь основательнее — его отца или Гарриет, — был довольно спорным, но все тактические преимущества благодаря вооруженности принадлежали вдове. Ее параноидальная подозрительность и мстительность оказались заразными и породили видимую атмосферу односторонней враждебности, которую никто — ни она, ни ее дети, мать и сестра — и не пытался скрыть.
— Помоги-ка мне встать, — сказал ему, наконец, Джулиус Голд. — Я хочу домой. Она не хочет нас здесь, а я не хочу оставаться здесь. — Уцепившись за руку Голда, он вышел, не простившись ни с кем из семьи его умершего сына. — Я не хотел хоронить своего ребенка, — сокрушенно пробормотал он, когда они шли по тротуару к машине. — Даже тебя.
После секундного замешательства Голд позволил этим словам осесть рядом с другими малоприятными воспоминаниями недавнего прошлого, которые не давали ему покоя, погружая в депрессию и бешенство: Ральф отказался его спрятать, Коновер над ним издевался, техасский экс-губернатор им владел. Кто научит его защищаться? Когда час спустя ему позвонил Ральф, Голд решил, что пост в правительстве ему не нужен.
Его сезон в Белом Доме закончился.
К УТРУ третьего дня Голд уговорил своих родственников перенести досиживание шивы по Сиду в дом Эстер; Розе и Иде поручались еда и напитки, а соседи по дому должны были делегировать столько взрослых мужчин, сколько требовалось для миньяна[261] из десяти молящихся по утрам и на заходе солнца. Мужчины собирались после завтрака перед уходом на работу и возвращались рано вечером до наступления темноты. Голд договорился с секретарем факультета о возобновлении своих регулярных лекций на следующей неделе. Когда он в этот третий день собирался из дома Эстер в город, зазвонил звонок домофона — кто-то хотел поговорить с ним. Голд в жизни бы не догадался, кто это.
— Это Гринспэн, доктор Голд, — раздался по интеркому скрипучий голос. — Лайонел.
— Бульдог, что вам надо, — нетерпеливо спросил Голд. — У нас больше нет общих дел.
— Белый Дом хочет, чтобы вы изменили свое решение.
— Я им не собираюсь звонить.
— Они сами вам позвонят. Скажите мне номер телефона вашей сестры. Вы не впустите меня в дом?
— Нет, — сказал Голд. — Ее номер есть в телефонной книжке, черт побери. И, пожалуйста, оставьте меня в покое.
— Под какой фамилией? — умоляюще спросил Гринспэн.
Голд сочувственно посмотрел на решетку, прикрывавшую отверстие, в которое он говорил. — Бульдог, какая фамилия написана под звонком, который вы только что нажали?
Прошло почти полминуты, прежде чем Гринспэн ответил.
— Московиц.
— Это и есть ее фамилия, Лайонел. Вспомните, как вы меня только что нашли. — Телефонный звонок раздался еще до того, как Голд успел повернуть ручку двери.
261