У Батова пощекотало в носу, чего с ним, кажется, никогда не бывало, а если и бывало, то об этом он не любит вспоминать…
15
Дед Быза сосал свой единственный зуб и придумывал, что бы еще наказать сыну.
Максим, одетый в чапан[14], подпоясанный веревкой, мрачно молчал. Марфа, казалось, понукала его взглядом: «Да ну же! Когда ты уедешь?».
Он сидел, не поднимая глаз.
— Слышь, Максимушка, — заговорил Быза. — Так ты, значит, подрядчика Кузю Обмылка спрашивай. Да угости, он водочку любит… Нет молодца супротив винца.
— Знаю…
— Ну вот… А в цене стой. Крепко стой! Рядись.
Максим прикрыл колени полами чапана, потрогал опояску. Тогда Быза поднялся, задрав бороденку в передний угол, к иконам.
— Благослови, тятенька, — буркнул Максим.
— Бог благословит.
Не оглядываясь, Максим вышел на улицу. Открыл ворота. Еще раз ощупал карман, тут ли деньги на задаток.
Лошадь сразу же взяла рысцой.
Максим рассчитывал начать стройку после сева. Мысль о доме не давала ему покоя. Пришли бы сейчас звать в артель — кусаться бы стал, а не пошел. Ночью крался в амбар, вынимая половицу, на ощупь черпал в пудовку овса. Чуя хлебный запах, кони ржали тихонько, отрывисто.
Когда они, устав жевать, затихали, Максим шел к срубу. Ходил вокруг, вымеривал, высчитывал. Утром говорил Марфе:
— Думаю, сажен на десять податься. Тут, супротив школьного сада, место высокое.
— По мне хоть где, — сердито гремела ухватами Марфа.
С полатей свешивалась борода деда Бызы.
— Ты у меня совету спроси. Баба чего? А я согласен. Место доброе… Веселое место, на полдни.
— Ты бы хоть помолчал, — обижалась Марфа. — Веселое… Всю зиму из избы не бывал, в шайку гадит, а туда же!
Тес на отделку был уже заготовлен. Мох еще давно приглядел в Спирином болоте дед Быза и теперь сам готовился собирать его:
— Ты, Максимка, не того… Я же еще, у-у! Надеру моху-то. Там его, — только приезжай, возов двести будет.
В Грязновку Максим приехал к обеду. Тридцать пять верст лошадь выдержала легко, даже не вспотела. У встречного мальчишки Максим спросил, где живет Кузьма.
— Кузя? А его нет.
— Где же он?
— В коммуне «Путь Ленина». Ферму под коров делает. За две тыщи подрядился.
Максим, выругавшись, поехал улицей. По обе стороны возвышались дома с крылатыми наличниками, створчатые ворота с резными орлами — дело Кузькиных рук… Максим не знал, верить мальчишке или нет. «Врет, поди, парень!». У лавки спросил мужиков. Оказалось, верно. Максим повесил голову.
— Эка незадача… Как теперь?
— На что тебе Кузю? — выступил из толпы высокий, как телеграфный столб, мужик.
Максим сразу заметил, что у него разные глаза — один голубой, другой черный. Лицо у мужика было хитрое, смешливое.
— Мы скрозь плотники, — объявил он, подмигивая черным глазом, — не хуже Кузи. Хотя бы вот я, слыхал Аверьяна? Аверичкой зовут!
— Слыхал.
Аверьяна браковал дед Быза: «нечист на руку, того гляди, обманет».
— Ну вот. Тебе чего? Дом строить?
— Дом.
— Какой?
— Крестовый, крыша на четыре ската, шатром.
— Какая цена?
Максим лениво потянулся и поднял кнутовищем шапку. С Аверьяном не хотелось и торговаться. Все же спросил:
— Ты сколь запросишь? Твоя работа — твой запрос.
— Чем крыть-то?
— Железом надо бы, да не запас… Тесом будешь.
— Единолично пробиваешься?
— У нас есть колхоз, а я по-старому склонен.
— А-а! — Аверьян подошел к телеге. — Ну, ладно. Не езди никуда. Кузи нет, а лучше меня все равно не найдешь. И дешевле… У Кузи только слава одна, а вот спроси у мужиков, чья работа тоньше.
Мужики загалдели:
— Аверьян — дока!
— Он уж сделает…
Максим стал рядиться. Сошлись на трехстах семидесяти восьми рублях, приварок Максима, хлеб свой. Задаток — сто тридцать рублей. Магарыч после ряды — четверть водки.
16
В ночь на вербное воскресенье ударил с южной стороны мокрый ветер. Он раскачал на Кочердыше перламутровый лед, и косяки диких уток кинулись в полую воду. Они зашуршали по камышам, забулькали. Заквакала гагара-лысушка, подставляя солнцу будто сметаной намазанный лоб. Острым крылом полоснула по небу белая чайка. Из глубины неба полилось на землю волнующее журавлиное курлыканье.
К этому времени в колхозе «Дружба» был отремонтирован весь инвентарь, просортированы семена, обучены коровы. Выезд в поле назначили на двадцать пятое апреля, в «великоденную» пятницу. Колхозники запротестовали.
14
Чапан — одежда из грубошерстной домашней ткани с большим воротником. Одевается поверх пальто.