Дуня вспыхнула.
— Чего ты мне об этом говоришь? С ним и разговаривай.
— Поговорю и с ним — не побоюсь. Только тебе, девка, в этом деле забота не маленькая. Ты… — Антипа вдруг осекся. Он увидел, как Дунины глаза медленно затопило слезой. — Да ты… Чего ты? Дуняха! Да ты того-этого самого… — растерянно забормотал он, ничего не понимая. — Я же о тебе заботу имею. Не дай бог скот на голодовку поставить. Вон как ноне получилось. Какую ты кару приняла…
Но Дуня была уже далеко.
Постояв некоторое время в глубоком раздумье, Антипа поскреб под шапкой затылок и многозначительно произнес:
— Мда-а! Ну и ну-у! Все могет быть… А к Батову я теперь же пойду. Под лежачий камень, говорят, и вода не подходит… Ах ты… Дела-то какие… А может, и показалось мне? Тоже и девке забот этих со скотом поверх головы. Приглядеть… приглядеть…
Так, не замечая, что разговаривает сам с собой вслух, Антипа дошел до колхозного правления. Батов сидел один и, заглядывая в раскрытую книгу, что-то выписывал в тетрадь.
— Здорово, товарищ председатель, — хмуро поздоровался Антипа.
— Здравствуй. Проходи, садись, — не поднимая головы, приветствовал Батов.
— Читаешь? — от порога спросил Антипа.
— Читаю.
— Та-а-ак. Значит, читаешь… Политики набираешься, значит… Может, ты думаешь той политикой всю тягловую силу и протчую молочнотоварную скотину прокормишь? Или опять к дяде за тем… как его… соусом поедем?
— Что, что?! — Батов даже привстал. — Что ты сказал?
— А то и сказал, что слышал! — распаляясь, ответил Антипа. И, не замечая того, как Андрей весь напыжился, словно собираясь чихнуть, продолжал: — Хватит! Теперь-то я воочи убедился, что тот соус — одно вредительство… Да что с тобой, товарищ Батов? Насмоку[17] схватил, что ли?
Не в силах больше терпеть, Андрей разразился таким откровенным и раскатистым смехом, что петух, дремавший вместе с курами на завалинке под окнами, спросонок подскочил выше подоконника, керкнул и, чувствуя неловкость перед курами, пустил такую отборную петушиную брань, что даже Антипа невольно улыбнулся. Но, косясь на Батова, тотчас же принял серьезный вид.
— И чего ты ржешь, товарищ председатель, как стоялый жеребец? Вон и петуху неловко, а мне просто обидно. Ведь кто нам тот соус давал? Мухин Прокоп, от которого все рабочие леспрома — это я доподлинно знаю — ревмя ревут. А кто коней кормить им придумал? Опять же Гонцов, чтоб у него прямая кишка узлом завязалась. Тогда он узнал бы, как бессловесная тварь через тот соус до теперешнего времени мается. Ты думаешь, через что к коню хворь и разная там чесотка прискалась? Через этот самый, трижды всем светом клятый, соус… Да нет, нет… Ты постой! Вот ежали бы их самих, гадов, которым не по нутру колхозная жизнь, кормить этим соусом да после всего садить в коптилку, кою придумал против чесотки ветелинарный медик, товарищ Христофоров, то они бы враз признали советскую власть и все, как миленькие, в колхозе робили. Ведь ты сам, товарищ Батов, посуди, каково живой твари в этой самой смолокурке? Это мало важного, что голова у лошади на воле. А ты посмотри, какая она после того чертового кадила выходит. Да начисто вся как из сыромяти сшитая. И шибает от нее серным духом за целую версту, как от самого главного дьявола… А ведь конская кожа — самая что ни на есть нервенная. Ты вот не можешь кожей дергать? А конская кожа, если на нее даже муха садится, и то волнуется и дрожью дрожит. Вот она какая, конская кожа! А ты заместо сурьезного разговора смешки пущаешь, — с обидой в голосе закончил Антипа.
Но Батов давно уже не смеялся. Он так серьезно и внимательно смотрел на колхозного ветсанитара, что тот даже смутился.
— Ну, чего уставился? То покатываешься, как от щекотки, а то глядишь на меня, как на упокойника? Уж взаправду, здоров ли ты, Андрей Петрович?
— Здоров. — Батов вышел из-за стола и неловко обнял Антипу за сухие плечи. — Безусловно, здоров, Антипа Иванович! Но получилось у меня черт знает как нехорошо. Ты не обижайся, очень уж смешно. Соус, говоришь? Да соус — это же подливка такая к разным кушаньям буржуйским. Понятно? А из леспрома мы силос возили.
— А-а-а, не все ли равно! — перебил Антипа. — Хоть как назови — лучше не будет. А раз это кушанье буржуйское, то пусть они его и жрут. А колхозным коням оно вредное… Ты лучше вот что скажи: когда косить будем?