— Не надо! Не надо! — раздавались протестующие голоса.
— Почему не надо! Парень из бедняков, с мозгой, — убеждал председатель колхоза.
— А хоть с мозгой, хоть без мозги, не надо — и все тут. Да что вы, Шарагу не знаете!..
— Почему Шарага? — поинтересовался Карев. — Фамилия такая, что ли?
— Да не-ет, — смущаясь пояснил председатель колхоза. — Уж такой, значит, у нас народ — все на прозвищах. Вот и у Степки прозвище — Шарага.
— Почему же Шарага?
— Выпить любит и опять же, когда пьяный, шарашится. Руки чешутся, подраться любит. Правда, ему же больше и достается, да такой уж… Вот и прозвали.
— Комсомолец?
— Нет.
— Как работает?
— Да через пень-колоду. А машинами, это точно, сызмальства интересуется.
Тогда Карев встал и сказал:
— Товарищи колхозники. Давайте спросим самого Степана, — Кареву просто хотелось взглянуть на парня, — как он сам на это смотрит. Здесь он?
Раздались выкрики.
— Здесь! Здесь!
— Ну, иди, Степан, иди. Чего ты…
В задних рядах началось движение. Кого-то подталкивали, а он не шел, упирался. Наконец к столу валко, опустив голову, вышел небольшой крепыш. Все притихли. Все смотрели на парня, будто видели его впервые.
— Так как же, Степан, — спросил Карев, — на курсы трактористов желаешь?
— А то нет, — не поднимая головы, ответил Степан.
— Простаивать трактор не будет?
Степан поднял голову, и Карев увидел глаза, полные искреннего удивления.
— А чего ему простаивать-то?!
И столько было в этом, на первый взгляд, может быть, наивном восклицании, уверенности в своих силах, что в классе — собрание проходило в школе — прекратилось всякое движение. Карев заметил: тем, кто за минуту до этого кричал против Степки, кто настроен был все обратить в шутку, вдруг стало словно бы как-то не по себе.
— Этта то-очно! — наконец произнес кто-то. — Степан свому слову хозяин.
…Карев улыбнулся.
— Значит, так и порешим: послать на курсы трактористов Степана…
— Мухортикова! — раздалось в нескольких местах.
— Степана Мухортикова, — продолжал Карев. — Согласны?
— Согласны!..
После Карев несколько раз справлялся в МТС. Отвечали: Степан Мухортиков один из лучших курсантов, принят в комсомол.
Карев, как и обещал, приехал в Застойное.
— Ну как, косишь? — спросил Батова.
— Приступили.
— С фермой как?
— С лесом волынка. Возить — тягла не хватает.
— Сельсовет помогает?
— Э-э! — Батов махнул рукой.
Карев пошел в Совет. Вызвал Цапулю. Долго, часов до двенадцати ночи, шел разговор.
Говорили о том, как должен работать сельский Совет, какие есть недостатки в его работе и многом другом. Видя робость, нерасторопность председателя, Карев говорил осторожно, больше обращаясь к Батову. А Цапуля, иногда невпопад отвечая на вопросы, сидел и думал: «Пропал!» По Кареву выходило, что надо больше быть с народом, прислушиваться к народу, и тут же он указывал: народ разный. Вот тут и разберись!..
На Цапулиной спине взопрела рубаха. Даже ночная свежесть не принесла ему облегчения. А тут как назло где-то, наверное, у пожарки — самом излюбленном месте деревенской молодежи — гармошка, девический смех, песни.
Цапуля не вытерпел:
— Вот, товарищ районный секретарь, и поробь с ними…
— А что?
— Не слышишь? Только и на уме у них: песни да пляски. Вон…
Карев прислушался.
пел тонкий неокрепший голосок.
— И-ии-их! — Торопливо взахлеб повторила мелодию видевшая виды гармонь. Тот же голос продолжал:
— Ну вот, — махнул рукой Цапуля, — слыхал? Одни у них ухажеры на уме…
Окрепший голос в это время задорно бросил:
Гармонь фыркнула и замолчала, не повторив на этот раз бойкий напев.
— Вот это здорово! — не удержался Карев. — Слыхал, Андрей Петрович, о чем поют?
Цапуля недовольно хмыкнул.
— Хм! Песня — она песня и есть. О трактористах поют. Помешались все на них…