«Плохой, — подумал Степан и вспомнил: — Ведь вот скрыл же я… немного, пудов пятьдесят, но… Миша прав! Вот поэтому у нас все так и идет: не верим мы друг другу. А без веры как? В артели, как в семье, — все на виду должно быть!».
Ему захотелось доказать, что он — не кулак, а человек, любящий свое мужицкое дело. Хотелось рассказать словами простыми, хорошими, понятными. Но слов не было. В голове стояли проклятые пятьдесят пудов.
«Ну и ладно! Я вам еще докажу!» — мысленно пообещал Степан и вышел на улицу.
Щурясь от режущей глаз голубизны, он стал мысленно перебирать, что надо сделать, чтоб приготовиться к севу. Сделать надо было очень много.
14
После нескольких дней тревожного ожидания и растерянности Василий решил съездить к сыну.
Он выехал из Застойного чуть свет, но даже и в эту раннюю пору плескалась под легкими санками полая вода. Лошадь, бросая мокрый снег в лицо, проступалась.
Василий сидел сгорбившись. Он чувствовал, как нарастает тупая щемящая боль.
«Как благородная барышня, в нежности ударился. Полоз шваркает, а у меня и сердце зашлось», — с горечью отмечал Василий.
Всю дорогу до канифольного завода он думал об одном: «Костя ни за что не захочет жениться на Стяньке Гроховой… Зафордыбачит! Ему что? Он не такую теперь выхватит. Отцов-то, как подлецов, нынче — за хвост да палкой!».
При этой мысли чувство безнадежности охватило Василия.
У конторы леспрома толпилась молодежь. Парни и девушки беспечно разговаривали, шумели. Парни сосали дешевые папиросы, сплевывая сквозь зубы в навозные лужицы. По-весеннему разрумянившиеся девчата в жакетках нараспашку шушукались, хохотали.
Василий вышел из санок. Он знал, что все смотрят на него с дерзким любопытством, и двигался степенно, с нарочитой медлительностью. Привязав лошадь к коновязи, он потряс дугу, ласково потрепал потную конскую холку и по весенней, будто устланной мокрой верблюжьей шерстью, дороге пошел вразвалочку, как убитую змею, волоча за собой длинный кнут.
— Ай, голова, гужи горят! — вырвался из толпы взбалмошный выкрик.
Василий оглянулся. Молодежь на крыльце захохотала. Глаза Василия вспыхнули. Все сразу притихли.
— Ишь, уставился, как бык, — смущенно посторонилась одна из девчат.
Гонцов подобрал кнут, и кнутовище в его руках треснуло легко, как спичка.
В конце коридора возле бака стоял рабочий, жадно пил из консервной банки, прикованной к баку на цепочке. От него Василий узнал, что Кости в конторе нет.
— А где же он?
— Товарищ Гонцов — техрук. Чего ему в конторе делать? В бору он, — ответил рабочий, чмокая толстыми губами. — Они там желоба тянут. Я, брат, сегодня говорил: далеко нам до немецкой техники. Ну и вот. Не они к нам, а мы к ним.
Василий рассеянно слушал непонятную болтовню.
— Долго он там проживет?
— Гонцов-то? Ясно, долго. Он ведь по всем участкам поедет. Он вот мне говорил: товарищ Мухин, вышли, говорит, по участкам хаков![12] А где я их возьму? Будут у меня на складе — пожалуйста. Корытов предлагал внутренние ресурсы использовать, чтоб дома ковать. Но техника! — Рабочий многозначительно поднял скрюченный палец. — Техника! Понимаешь? Товарищ Гонцов запротестовал. Я, говорит, возражаю, сталь для хаков нужна тонкой закалки, а это, как факт. А кто, говорит, будет отвечать за технику подсочных работ? Я?.. Ну вот. А теперь вот хаков-то нет. Видал, сколь народу без дела?
— А ты кто будешь? — заинтересовался Василий.
— Я-то? Да меня же все знают! Я — кладовщик в леспроме… Мухин.
Василий оглянулся на толпящихся в вынужденном безделье рабочих и спросил:
— Где же он живет?.. Я отец буду Константину Васильевичу, — не торопясь, с достоинством сообщил Василий.
Мухин отер губы.
— С этого и начинать надо было, — сказал он. — Так это же вы из «Дружбы»! Силосу еще я вам отпускал… Как же вы меня не знаете?.. Константин Васильевич живет в пятом бараке. Может, видали, — трапезная была раньше. Монахини вкушали. Вот сын-то ваш — голова, скажу…
— Мухин! Прокоп! — донесся из дальней комнатки чей-то хриплый голос.
Мухин, держа двумя пальцами зажженную спичку, насторожился.
— Меня зовут… Вот все так. Свободной минуты нет.
— Мухин!!!
Спичка обожгла Мухину пальцы, он вытер их о штаны и озлился:
— Чего? Сказано иду!..
— Выдай старшему мастеру три дюжины брусков для отточки хаков, две лопаты и кусачки.
— Ладно. Пиши требование.