Обычные читатели — не такие строгие судьи, как учёные и критики. Открывая книгу, они просто дают свободу своему воображению вести диалог со всем, что они читали ранее, позволяя значениям, иносказаниям, образам обогащать и дополнять друг друга. В сознании читателя сюжеты, герои и даже авторы сливаются воедино; и союз их так тесен, что совершил ли то или иное деяние Арсилай или Ахиллес, где заканчиваются приключения Улисса, описанные Гомером, и начинаются приключения Синдбада, описанные арабским автором, — уже не важно.
Данте
Данте был этому господину известен как сумасбродный эксцентрик из числа тех древних типов, что, обвив голову лавровым венком, неизвестно ради чего взгромоздившись на табурет, красуются в непосредственной близости от Флорентийского собора.
Чарльз Диккенс, «Крошка Доррит»
Средневековье подходило к концу, и учёные и поэты снова вернулись к вопросам, которыми задавались Святой Иероним и Блаженный Августин, когда искали связь между поэмами Гомера и Библией. Гомера по-прежнему трактовали иносказательно, сопровождая изучение текстов поиском аналогий между знанием, которому учили древние, и накопленным христианской церковью (при этом в такого рода параллельных трактовках ни античная, языческая, ни христианская мудрость не исключали друг друга). В то время в искусстве и литературе уже укрепилась традиция примечаний к библейским Заветам; сюжеты и образы из Нового Завета часто подкреплялись примерами из Ветхого, и наоборот (например, древо познания, с которого Адам и Ева сорвали запретный плод, могло соседствовать с крестом, на котором умер распятый Христос). Подобным же образом проводились и аналогии между Библией и Гомером: так, Ахиллеса сравнивали с ветхозаветным Давидом, а странствия Улисса прежде, чем он вернулся в родную Итаку, — с исходом из Египта.
В начале XIV века Альбертино Муссато, наиболее известный из числа поэтов, входивших в «cenacolo padovano», поэтический кружок в Падуе, утверждал, что в творчестве языческих авторов в форме загадок и иносказаний заложены те же идеи, что и в Писании, и древние также предсказывали появление посланника Божьего. Муссато называл их поэзию второй теологией[142] (перефразировав это утверждение, Петрарка писал позже: «Теология — это поэзия самого Господа»[143]).
Рассуждая о языческой поэзии, Муссато имел в виду в первую очередь Гомера. Несмотря на то, что литературное наследие Римской империи занимало важное место в библиотеках времён Возрождения, Гомер считался первоисточником, родником, без свежей воды которого не взошли бы цветы других поэтов. Когда Данте встречает выдающихся поэтов древности в первом круге Ада, во главе процессии он видит Гомера, размахивающего мечом, тем самым утверждая превосходство эпической поэзии над другими её разновидностями. Гомер и другие подходят поприветствовать Вергилия, а затем, к удивлению Вергилия — Данте[144], то есть сначала приветствует того, кто в «Энеиде» воспел триумф Рима, а затем — того, кто в будущем воспоёт триумф христианства.
Гомер оказал на Данте и его современников влияние сродни тому, какое оказывали боги на древних. В «Илиаде» и «Одиссее» (а также и в некоторых более поздних сочинениях) Зевс и другие боги появляются среди смертных, вдохновляя их, устрашая, добиваясь для них славы или погибели или строя мелкие козни (как, например, в «Илиаде», когда Афина дёргает Ахиллеса за волосы[145]). Пусть на Олимпе боги были бесплотны — их облекли плотью из бронзы и мрамора скульпторы, чьи творения водрузили в храмах; более того, они стали жить в воображении тех, кто верил в них, кто молился им перед тем, как идти в бой, или заключить сделку, или отправиться в путешествие. Воспитанники Платона после смерти учителя защищали высмеянное им гомеровское представление о богах как о сущностях, шпионящих за человеком; Плутарх часто упоминал о появлении богов среди людей; император Марк Аврелий размышлял о присутствии божеств, «которые плывут звёздами по небесам, а в наших снах являются нам в качестве друзей или наставников»[146].Для Блаженного Августина же во Вселенной был только один Господь.
142
Цит. по E.R. Curtis, Europäishe Literatur und Lateinischen Mittelalter, XI (A. Francke AG: Bern, 1948).
146
Cf. Robin Lane Fox, Pagans and Christians in the Mediterranean World from the Second Century A.D. to the Conversion of Constantine (Alfred A. Knopf: New York, 1986).