Незадолго до того, как на него обрушились неудачи, Фенелон поставил перед собой задачу написать для своего высокородного ученика пособие по мифологии и гражданской морали. Результатом стали «Приключения Телемаха» — нравоучительный роман, в котором автор продолжил прерванную в четвёртой песни «Одиссеи» историю Телемаха[226].У Гомера Телемах и сын Нестора Писистрат прибывают ко двору Менелая и Елены в Спарте, где узнают, что Улисс находится на далёком острове в плену у Калипсо. Далее история прерываются, и вновь Телемах появляется лишь в пятнадцатой песне.
Призвав на помощь своё воображение, Фенелон решил рассказать о путешествиях Телемаха. Итак, в сопровождении Афины, переодетой Ментором, сын Улисса терпит кораблекрушение у берегов острова, где живёт Калипсо, и там влюбляется в нимфу, но мудрая Афина спасает его от сердечной привязанности. Спутники достигают порта Саленте, и Афина, по-прежнему в облике Ментора, основывает идеальный город, где благо народа и принцип независимости религии доминируют над прихотями и самовластием монарха. Телемах совершает различные подвиги (в том числе спускается в царство мёртвых), пока наконец вместе с богиней не отплывает обратно в Итаку. Там на родине отец и сын встречаются после долгой разлуки.
В условиях заговоров и подозрений, царивших в Версале, сочинение Фенелона (изданное, правда, анонимно) посчиталось не столько стилизацией гомеровских текстов, сколько опасной критикой политики Людовика XIV. Фенелон собственнолично зачитывал папский указ, направленный против «Пояснений к максимам святых». Остаток жизни он провёл в изгнании вдали от двора и умер в 1715 году, всего за восемь месяцев до смерти капризного короля, которому он не угодил[227].
В первой четверти XVIII века спор в защиту различных прочтений Гомера уже завоевал сомнительную славу. В 1721 году Шарль де Секонда, барон Монтескье, автор знакового труда «О духе законов», высмеивал современное ему французское общество в изданным им анонимно эпистолярном романе, представлявшем Францию глазами Усбека, путешественника из Персии, пишущего письма в Венецию своему другу Реди. Рассказчик освещал разнообразные проблемы, от традиционного уклада Востока до бездумного попустительства, царящего во Франции. Описывая своё потрясение, вызванное французской манерой разбрасываться, тратить свои интеллектуальные силы на пустяки, Усбек пишет: «Когда я прибыл в Париж, я застал разгоревшийся спор по ничтожнейшему вопросу, какой можно представить: личности какого-то древнегреческого поэта, родина которого, как и дата смерти, последние две тысячи лет остаются невыясненными. Обе стороны спора признавали за ним совершенство поэтического дара; единственное, в чём их мнения не сходились — сколь достоин данный поэт похвал. Каждый спорщик стремился внести собственную лепту, но неизбежно чей-то вклад оказывался меньше, а чей-то, благодаря репутации, больше, и… похоже, в этом и была причина спора!»[228]
В конце концов, в противостоянии античников и модернистов не победила ни одна из сторон. Итог ей подвёл в 1757 году интеллектуал Фредерик-Мельхиор Гримм: «Можно с уверенностью сказать, что ничто так не преумножило славу величественного певца Гомера, как сочинения его преемников, от Вергилия до Вольтера»[229].
Гомер как источник вдохновения
Не пел ли мне по моему веленью слепой Гомер?
Примерно за столетие до того, как во Франции разгорелся спор античников и модернистов, в Голландии Рембрандт написал портрет бородатого мужчины в современной художнику одежде (шикорополая шляпа, свободные рукава, массивная золотая цепь на груди); правая рука мужчины покоится на античном изваянии. Несмотря на то, что сам Рембрандт оставил эту картину без названия, она стала известна как «Аристотель, созерцающий бюст Гомера».
228
Montesquieu, Lettres persanes, XXXVI. Etablissement du texte, preface, chronologie, bibliographic et notes par Laurent Versini (GF-Flammarion: Paris, 1995).
229
Baron Fréderic-Melchior Grimm, «Lettre du ler juin 1957», in Correspondance littéraire, II [1820] (Mercure de France: Paris, 2001).