Первое сражение при Филиппах началось 3 октября 42 года до н. э. с внезапного нападения Брута, который командовал правым флангом республиканской армии, на левый фланг триумвиров и их лагерь и уничтожения нескольких отборных легионов Октавиана. Сам Октавиан спасся по чистой случайности и, по свидетельству его соратников — Агриппы и Мецената, потом три дня скрывался в болоте, несмотря на свою болезнь и на то, что распух от водянки[201]. Положение спас Марк Антоний, ударивший в центр и по левому флангу республиканцев. Легионы Брута выстояли, а вот левый фланг, которым командовал Кассий, был отброшен. Потеряв контроль над легионерами, и не зная, что происходит на правом фланге, Кассий покончил с собой[202]. Его гибель лишила армию республиканцев единственного опытного полководца. Легионеры Кассия перешли под начало Брута, но при этом они не спешили признавать его авторитет, в силу чего дисциплина в армии резко упала[203]. Пытаясь исправить ситуацию, Брут выступил перед легионами с пламенной речью, а затем раздал солдатам деньги и посулил им в случае победы отдать на разграбление Фессалонику и Лакедемон[204].
Следующие несколько недель обе армии бесцельно стояли друг против друга. Брут мудро решил уклоняться от битвы, придерживаясь ранее разработанной стратегии, направленной на истощение и изматывание противника[205]. Войска Марка Антония и Октавиана действительно находились в ужасном положении. По словам Плутарха, «продовольствия оставалось в обрез, и, так как лагерь их был разбит в низине, они ждали мучительной зимы. Они сгрудились у самого края болота, а сразу после битвы пошли осенние дожди, так что палатки наполнялись грязью и водой, и месиво это мгновенно застывало от холода. В довершение всего приходит весть о несчастии, постигшем их силы на море: корабли Брута напали на большой отряд, который плыл к Цезарю из Италии, и пустили его ко дну, так что лишь очень немногие избегли гибели, да и те умирали с голода и ели паруса и канаты. Получив это сообщение, Антоний и Цезарь заторопились с битвою, чтобы решить исход борьбы прежде, чем Брут узнает о своей удаче. И сухопутное, и морское сражения произошли одновременно, но вышло так — скорее по какой-то несчастливой случайности, чем по злому умыслу флотских начальников, — что даже двадцать дней спустя после победы Брут ещё ничего об ней не слыхал. А иначе, располагая достаточными запасами продовольствия, разбивши лагерь на завидной позиции, неприступной ни для тягот зимы, ни для вражеского нападения, он не скрестил бы оружия с неприятелем ещё раз, ибо надежная победа на море после успеха, который одержал на суше он сам, исполнила бы его и новым мужеством, и новыми надеждами»[206].
Поскольку триумвиры были крайне заинтересованы в скорейшем проведении генерального сражения, они бросили все средства на то, чтобы спровоцировать врага: оскорбления, насмешки, даже письменную агитацию[207]. Когда в армии Брута из-за этого усилилось дезертирство, он был вынужден отдать приказ о казни большинства пленников, которые, по его мнению, сеяли смуту в рядах его солдат[208].
И легионеры Брута, и офицеры из его ближайшего окружения рвались в бой, так как испытывали неудобства от бесплодного, как они считали, сидения в лагере. В итоге армия буквально заставила своего полководца вступить в новую битву[209]. Аппиан пишет, что «Брут, особенно рассердившись на военачальников и досадуя, что они, подвергаясь той же самой опасности, легкомысленно соглашаются с мнением войска, предпочитавшего сомнительную и связанную с риском судьбу безопасной победе, все же уступил; уступил на гибель и себе, и им всем, упрекнув их только следующими словами: „По-видимому мы будем воевать, как воевал Помпей Великий — не столько являясь полководцем, сколько подчиняясь войску“»[210].
202
205
206