И вправду, в домах умирали огоньки свечей, и ночь становилась все черней, все непроницаемей.
— Сворачивай влево, — бросил Монтиньи, — и дай мне руку.
— Ты где? — спросил Франсуа.
Он схватил Монтиньи за руку и, боязливо стиснув ее, углубился в густой мрак, от которого ему было не по себе: он оборачивался на каждый шум.
— Что это ты? — усмехнулся Монтиньи. — Поджилки трясутся?
— Нет, — ответил Франсуа.
— Врешь! Я ж чувствую, как дрожит твоя рука.
— Слышишь? Там… — вдруг прошептал Франсуа и спрягался за спиной своего спутника.
Монтиньи прислушался и тоже услыхал глухие проклятия, которые издавал какой-то пьяница, заблудившийся между лотками.
— Разрази меня гром! Прелестный голосок! — воскликнул Монтиньи. — Хотелось бы знать, кому он принадлежит. Эй, ты слышишь меня?
Он протянул руки и ощупью пытался найти в темноте этого человека. Приключение, похоже, забавляло его.
— И чего ради ввязываться в этакие хлопоты? — бросил он в пространство. — Эй, друг, помоги мне, если хочешь, чтобы я тебе помог. Я ведь даже не знаю, кто ты.
— Я — Жан Лу, — отозвался наконец пьяница, с трудом поднявшись на ноги и размахивая фонарем, которого они не видели, но слышали, как он ударяется о лотки. — Жан Лу… Лу… Я пойду за спиною у ветра.
— Ветер сбил его с ног! — рассмеялся Франсуа.
— Вот ты правильно говоришь, — согласился пьянчуга. Он по-прежнему оставался невидим, но присутствие его угадывалось по сильному запаху перегара. — Когда напьешься при сильном ветре… обязательно свалишься.
— А куда ты идешь? — поинтересовался Монтиньи.
— Я иду… — объявил Жан Лу, не переставая стучать своим фонарем, — иду на улицу А-а-арфы.
— Так и мы туда же, — сказал Монтиньи. — Пошли вместе.
Франсуа был изрядно удивлен. Он прекрасно знал Жана Лу: в обязанности того входило взвешивать соль и следить, чтобы с берега не сбрасывали нечистоты в Сену. И это он так наклюкался! Просто невероятно. Забавные, оказывается, открытия можно делать ночью… Подумать только! Жан Лу! Теперь уж Франсуа не станет бояться, повстречавшись с ним вечером, когда он, в круглой суконной шапке, совершает обход вдоль берегов Сены.
Монтиньи остановился и крикнул пьянице:
— Ну пошли, что ли!
Ответа не было.
— Что ты там делаешь? — снова крикнул Монтиньи.
— Отливаю, — с важностью произнес Жан Лу.
И они действительно услышали влажный плеск, какой, падая на камни, производит изливаемая струя мочи. И продолжалось это весьма долго.
Глава II
Вся ночь состояла из неожиданностей подобного рода, потому что, когда друзья расстались с Жаном Лу и отправились на улицу Макон, они столкнулись с какими-то невразумительными типами и Монтиньи задрался с ними. Они шумели, кричали, угрожали, хотя разглядеть их друзьям не удалось, а потом их словно бы унес ветер, и Монтиньи прочитал стих, который Франсуа прежде не доводилось слышать.
— И ветер всех друзей унес…[4] — продекламировал Ренье на ходу.
— Да-а… — протянул школяр. — Только не тех друзей и не тот ветер… Мне нравится этот стих. — И, сжав руку Ренье, он спросил: — А другие ты знаешь?
Но Монтиньи не ответил, и Франсуа несколько раз, чтобы запомнить, повторил этот странный стих, чувствуя, как его переполняет возвышенная печаль, перемешанная с восторженным возбуждением; но тут отворилась дверь: на пороге стоял Колен.
— Колен!
— А! Это ты… — бросил сын слесаря. — Давай заходи. Кто это с тобой?
— Ренье, — сообщил Франсуа.
Монтиньи, подталкивая Франсуа, вошел в узкую каморку, где их радостно встретили Колен и три женщины, похоже, поджидавшие их.
— Гийометта! — воскликнул Ренье. — Подойди поцелуй меня.
Гийометта вскочила и бросилась на шею Ренье.
— Э, да ты, вижу, времени не терял! — заметила она. Еще одна женщина подошла к Франсуа и обняла его за талию.
— А этот никак для меня? — поинтересовалась она.
Все расхохотались, а Колен де Кайё, разливая вино, сказал:
— Для тебя, Марион, для тебя. Только не напугай его. А то он бросит тебя и сбежит…
— Что ты несешь! — разозлился Франсуа, чувствуя, что краснеет, и бросил на Колена возмущенный взгляд. — С чего мне убегать?